Когда Сатору смог перейти через портал в Коноху, то тут же поздоровался с Учихой Вэем.

–Здравствуйте, а эм... Я вот с миссии кое какой вернулся, скоро мои друзья тоже сюда прибудут, хехе. Меня зовут Узумаки Сатору, приятно познакомиться. 

Чуствуя себя немного неловко, при таком знакомстве с незнакомым ему человеком, Сатору чуть чуть наклонил свою голову вниз, а его глаза устремились в землю, но Узумаки сразу поднял свою голову на Учиху Вэя.

Кладбище было пустым. Тишина здесь была другой - не той, что царила в его доме или на вершине скалы, где он любил спать. Здесь она была тяжёлой, почти вязкой, словно сама земля хранила дыхание мёртвых. Старк стоял перед могилой Юрико.

Камень был простой - без излишеств, как она любила. Только имя и дата. Без пафосных слов и эпитафий.

Она бы усмехнулась, если бы увидела, как он снова забыл принести цветы.

Лилинет молчала. Обычно её было не заткнуть - она лаяла на воробьёв, комментировала каждое движение хозяина, подначивала прохожих и гонялась за шорохами. Но сейчас - сидела тихо. 

- Прости, - выдохнул он, не открывая глаз.

Голос прозвучал хрипло. Не потому что он сдерживал слёзы  их не было. Потому что вместе с воздухом он выпустил наружу дым сигареты, тлеющей в пальцах. 

- Ты бы, наверное, опять назвала меня идиотом. Сказала бы: «Хватит ходить сюда с пустыми руками, Старк». - усмехнулся он краем губ. - А потом, как обычно, сунула бы под нос что-то горькое и полезное.

Лилинет подошла ближе. Не мяукнула, не залаяла. Просто ткнулась носом в его ладонь. Он опустил руку ей на голову. Маленькая рыжая собачка прижалась плотнее, вжалась в его бок. И тогда он сел на землю, прямо у могилы, скрестив ноги.

Старк не молился. Он то и слов не знал. Просто сидел пока солнце не ушло за деревья.

Лунный свет струился между надгробиями, окрашивая мрамор в серый оттенок.

- Приветствую... Сарутоби...

Голос позади звучал как шепот самого ветра. Шиноби в маске "Ворона" - белой, без опознавательных знаков - рассматривая молодого шиноби, начал диалог. Его плащ не шелохнулся.

- Вас ожидает Хокаге-сама в ближайшее время в кабинете Каге. Просьба явиться незамедлительно. 

Сразу после того, как Мурасамэ помогли подняться, добрый незнакомец также дал ему целых 1000 рие. Следующие слова незнакомца были проигнорированы. Весь взгляд юноши был направлен на деньги. 

- Хм. Большое вам спасибо. 

Чуть поклонившись, сказал Мурасамэ, отряхнул свою одежду и, положив деньги в карман, пошёл выполнять свою миссию.

Ну, Мурасамэ спокойно себе лежал на земле, пока какой-то добрый самаритянин не подошёл к нему и не протянул ему свою руку помощи. 

"Да... Моё время пока что не пришло... А он про то, что я пока что не труп?"

Подумал Мурасамэ и принял руку помощи. 

- Я просто отдыхал. Но спасибо, за то, что вы попытались мне помочь.

ОказавшисьШуншинchakra(25) на кладбище, Вэй не успел и шагу сделать, как увидел валяющегося уношу на земле. Понятно дело, он первым делом решил помочь тому, спеша узнать, что с тем случилось и оказать помощь, но… Подойдя ближе, Учиха заметил открытые глаза. – С тобой всё в порядке… - Выдыхая проговорил Вэй и протянув к тому руку, продолжил. – Твоё время еще не пришло, вставай скорее.

Вспоминая, он, конечно, вспомнил парня, что был в документах, как простой Шиноби, уже далеко давно выполняющий свои обязанности. Вэй прекрасно понимал, что без способствующих людей, генины будут бесхозно блуждать, не ступая на миссии. – «Надеюсь, Данзо-доно, сможет разобраться с этим… Или после возвращения, разобраться предстоит мне.»

Наконец, дойдя до своего пункта назначения, не забывая подпитывать ноги чакройКонтроль Чакрыchakra(5) , Мурасамэ подумал: "Тааак, вряд ли я смогу подслушать здесь хоть какие то разговоры." И уже развернувшись, Мурасамэ хотел уйти, но вдруг, попятившись назад, юноша упал, не в силах больше подняться. "Чёрт, Всё таки придется посидеть и отдохнуть." 

День был ясным, солнце светило ярко, наполняя воздух теплом и светом. Учиха шёл по улицам Конохи, направляясь к кладбищу, как он делал это каждый день. Это был его маленький ритуал, его способ оставаться на связи с теми, кого он потерял, но кто продолжал жить в его сердце. По пути он остановился, чтобы собрать небольшой букет полевых цветов. Они были простыми, но искренними, как и всё, что он делал. 

Подойдя к могилам родителей, он опустился на колени, положив перед ними букет полевых цветов. И в этот момент он словно был не один. Словно за его спиной стояли его родители, их любовь, их вера, их уроки. Он словно вновь оказался ещё мальчиком, что делился с ними своими желаниями, мыслями и и волнениями.

Он оставался на кладбище ещё некоторое время, чувствуя, как тишина и покой этого места   умиротворяют его, не смотря на тяготы. Он знал, что его день ещё не закончен, что впереди его ждут новые задачи, новые встречи, новые моменты, которые сделают его жизнь ещё более насыщенной. Но сейчас он просто стоял здесь, будто чувствуя не угасшую связь с теми, кто всегда будет частью его.

Кладбище Конохи. Это место, где время словно остановилось, где каждый камень, каждая трещина на надгробиях хранит в себе память о тех, кто ушёл, но чьи души продолжают жить в сердцах тех, кто остался. Воздух пропитан прохладой, а земля укрыта ковром из пожухлых листьев, которые шуршат под ногами, словно шепчут что-то на забытом языке. Туман, лёгкий и почти прозрачный, окутывает это место, придавая ему ещё больше оттенков грусти и умиротворения. Здесь, среди могил, где тишина становится почти осязаемой, одинокий мужчина находит своё уединение. 

Он стоит неподвижно, его тёмного цвета одеяния слегка колышутся на прохладном ветру. В руках он держит небольшой букет — не пышный, не яркий, а простой, собранный из полевых цветов, которые он нашёл по пути сюда. Они такие же неприметные, как и он сам, но в их скромности есть своя красота. Его взгляд прикован к двум могилам, стоящим рядом. Надписи на камнях уже почти стёрлись от времени, но он — знает их. Здесь покоятся его родители. Те, кто когда-то был для него всем миром. Те, кто учил его жизни, кто вложил в его тогда ещё маленькое сердце столько тепла и мудрости, что даже спустя годы оно продолжает биться, несмотря на всю боль, которую ему пришлось пережить. 

— Мама, папа… — его голос звучит тихо, почти шёпотом, но в этой тишине, он кажется громким. Он опускается на колени, не обращая внимания на влажную траву, которая слегка колется под его ладонями. Его мысли уносят его в прошлое, туда, где ещё были живы их улыбки, их голоса, их руки, которые обнимали его так крепко, будто хотели защитить от всего мира. 

Он вспоминает маму. Её доброту, её улыбку, которая могла согреть даже в самый холодный день. Она всегда говорила ему, что мир — это не только боль и страдания, что в нём есть место и для радости, и для любви. Она учила его видеть красоту в мелочах, находить свет даже в самой густой тьме. Она была его ангелом-хранителем, тем, кто всегда знал, как утешить, как поддержать, как вдохновить. 

И папу. Строгого, но справедливого. Того, кто всегда говорил: "Такуми, мир жесток, но это не значит, что ты должен стать таким же. Сохрани доброту в сердце, даже когда всё вокруг будет пытаться её отнять". Эти слова стали для него путеводной звездой, тем, что помогло ему не сломаться, не поддаться ненависти, которая так легко могла бы поглотить его. Папа учил его быть сильным, но не жестоким, быть справедливым, но не безжалостным. Он показывал ему, что настоящая сила — это не в умении разрушать, а в способности защищать. 

Он помнит всё. Каждое слово, каждый урок, каждую улыбку. И даже спустя столько лет, когда боль от потери всё ещё жива где-то глубоко внутри, он не позволил себе стать тем, кем мог бы стать. Он остался собой. Скромным. Добрым. Человеком, который, несмотря на всё, продолжает верить в светлое будущее. 

Ветер усиливается, и статный Учиха закрывает глаза, чувствуя, как холодный воздух касается его лица. Он кладёт цветы на могилы, его пальцы слегка дрожат. — Я стараюсь, — говорит он тихо, почти шёпотом. — Стараюсь быть тем, кем вы хотели меня видеть. Но иногда… иногда это так тяжело... 

Его мысли возвращаются к настоящему. К Конохе. К деревне, которая стала его домом. К людям, которые стали его семьёй. Он думает о том, что ещё может сделать для них. Как защитить их, как сделать их жизнь лучше. Ведь это его долг. Его выбор. Его путь. 

— Я не знаю, что ждёт нас впереди, — продолжает он, глядя на небо, где сквозь тучи пробиваются первые лучи закатного солнца. — Но я обещаю, что сделаю всё, что в моих силах. Ради вас... Ради них... Ради будущего...

Он замолкает, и тишина снова окутывает кладбище. Только ветер продолжает свой бесконечный танец, унося с собой его слова, его мысли, его обещания. Такуми встаёт и ещё раз смотрит на могилы, и в его глазах мелькает что-то, что можно назвать надеждой. 

— Спасибо вам..., — всё так же тихо говорит он на прощание. — За всё... 

И, повернувшись, он уходит, оставляя за собой только следы на мокрой траве и тишину, которая снова опускается на кладбище. Но теперь она кажется немного легче. Как будто его слова, его обещания, стали тем самым светом, который пробивается сквозь тьму.

Он идёт по тропинке, ведущей обратно в деревню, и с каждым шагом его мысли становятся всё яснее. Он знает, что путь, который он выбрал, не будет лёгким. Но он также знает, что у него есть то, что делает его сильнее. Память о родителях. Их уроки. Их любовь. И это то, что будет вести его вперёд, несмотря ни на что. Коноха ждёт его. И он сделает всё, чтобы защитить её. Чтобы сделать её лучше. Чтобы оправдать их надежды...

Он проходит мимо деревьев, чьи ветви тянутся к небу, словно пытаясь достать до звёзд. Он думает о том, сколько ещё предстоит сделать. Сколько людей нужно защитить, сколько жизней нужно спасти. Но он не боится. Потому что знает, что он не один. У него есть его друзья, его товарищи, его деревня. И у него есть память о тех, кто всегда будет с ним, даже если их больше нет рядом. Он подходит к месту с видами на деревню и останавливается. Это его дом. Его мир. И он сделает всё, чтобы защитить его. Чтобы сохранить его. Чтобы сделать его лучше. 

Потому что это его путь ниндзя. Его долг. Его жизнь. 

И он будет идти по этому пути, несмотря ни на что. 

Вечерело. Маки смотрела на то, как Ута стояла перед могилой, после чего выпрямилась, расправляя относительно широкие, как для девушки, плечи. На лице её всё ещё было выражение искренней благодарности за слова поддержки, что тогда прозвучали с уст подруги, но что-то ещё грустное было в её выражении.

- Я всё же схожу к нему на могилу. Не жди меня, - и так, не пытаясь затянуть краткое прощание, Сарутоби развернулась и направилась в сандалиях прямо в сторону могилы, которую она навещала один единственный раз.

Заросщая плющом, она была затеряна посреди остальных клановых могил. Он был всеми забыт и обесчещен. Говорили, что его жена умерла, но Маки была почему-то уверена, что это не вся правда. Говорили, что учителя скорее боялись, чем презирали, и потому держались от него подальше - непредсказуемый псих, который может с катаной наголо рвануть вперёд, не думая, и начать резать врагов на куски, по первому же указанию. Маки знала, что они исполняли чёрную работу, которую даже шиноби деревни нельзя поручать - то, что нельзя выносить наружу, и чем не могли пачкать руки АНБУ - для таких дел существовали они с учителем, и это её в целом - устраивало.

Она застыла перед каменным постаментом. Чуть наклонилась, сорвала лозы плюща, осмотрела их и свои руки. Укололась, пошла кровь. Маки прищёлкнула языком, и выдохнула.

- Здарова, мастер, - обратилась она к воздуху, сотрасая его перед могилой. - Давно не виделись, ага? Всё как и обычно, мудаки с клана всё также остаются мудаками. Дела неважно, но я надеюсь, что скоро смогу стать ещё сильнее, ведь иначе - ради чего всё это ещё было, а?

Маки отряхнула не-свои штаны, после чего размяла спину, делая круговые движения суставами плечей. 

- Пора бы ещё отправиться на поиски этих ублюдков, что свиснули мою одежду. Точно найду, и насажу на пики точёные, - она поправила очки быстрым рывком, после чего развернулась на месте. - Бывай, учитель. Пусть о тебе никто и не хочет вспоминать, но я помню. Как же ещё забыть того, кого сама убила? Наоя, кстати, всё ещё живой. Я когда-то это исправлю, не переживай.

Она улыбнулась в пустоту, после чего направилась на выход из кладбища, исчезая в полумраке аллей.