Коноха…

Плодовитое древо, когда-то пустившее корневой росток промеж надгробных камней и алокровного чернозема. Неделимое сплетение на остовах из кабального договора, из бесчисленной смерти в бою за право обрести место под горним светилом, из вытравленной под кожей клятвы, из голосов, кои когда-то гремели в перекорах под полновесный лязг стали, но ныне — всего лишь росчерк чернил на желтизне залежавшегося пергамента. 

Селение, возведенное на судьбах — тончайших жилах в недрах зеркально гладкого нефрита, свитых единым витиеватым узором, где каждое из начал заведомо предрешено, где каждый из изгибов подчинен общей форме... где каждая из жизней имеет свою позиторию заведомо до новорожденного крика. Восшитое судьбой соединение, в коем всякая из нитей — немногий элемент в синергии единой человеческой «кроны».

Люди привыкли жить с мыслью, что судьба — подвластное средоточие их выборов и решений. Деспотичный обман до заката лет подводит их к неотступной мысли, что тропа жизни не имеет предопределений. Но это явление капризно, лишено прорицаний и контроля, полная своенравия и лукавства эфемерия, не имеющая снисхождения простым человеческим желаниям. Ее навал незрим, пока прошествие лет не оголит когда-то нанесенный надрез. И когда фантомная рука провидения воплощает взмах во второй раз, остается лишь два варианта: поиск решений и ответов или же покорное смирение.

Каждое из человеческих времен — всего лишь фибра, воздетая в одно органическое соединение чужим предначертанием. Никто из них не имеет воли выбирать собственный путь, потому что их шаг еще во чреве матери соприкасается с тропой, проложенной волей фатума. Непреложная мысль о собственном выборе — инородная истина, вложенная в сознание семенем, кое с годами прорастает в предуготовленную ветвь. Клетка или же привилегия за ее непреодолимыми прутьями — высший абсолют. И ты либо принимаешь выпавшую для тебя реалию как должную парадигму, прикрываясь самообманом, или же извечно противишься ее притязаниям. Конфликт или же подчинение, принятие или же смерть. Ты всего лишь подневольная ветвь. А ветвям всегда присуще взыскание солнечного света, и одни — достигают этого поднебесного ореола, вторые же — навечно принимают свой оплот под тенью первых. Существование в угольной черноте чужого «отражения», в клетке, сплетенной из чьих-то предрассудков, — тавро, кое не содрать даже с куском кожи, как ни старайся. 

Подобная реалия имеет лишь один выход — место под солнцем в замогильной земле.

Человек, как и семя, не волен выбирать почву, в коей ему суждено прорасти. Судьба — не выбор, но данность, выжженная в крови, вплетенная в саму суть твоей ипостаси. Метина, вдавленная в кожу изумрудной отравой, уподобленная клятве, кою никто не произносил. Ее не отвергнуть, не лишить себя ее груза. Она находит себя в каждой капле твоей алой, в каждом вздохе, прорастает сквозь кости, вытравливая любые из надежд на существование вне. Ты примешь ее не из желания, но лишь потому, что твоя истина никогда не станет иной. Касание фатума не стереть ни отчаянием, ни гневом, ни глупым отрицанием. Ни навязанной обманом мыслью, что выбор принадлежит лишь тебе одному.

Быть сломленным или же принять неизбежное. Он выбрал второе, ведь извечная борьба не несет ни единого смысла, если враг — сам мир. Обструкция лишь множит страдания. Предначертанное не изменить, проложить путь, коего не существует в завитках твоего узора, — непостижимая греза. Побочный росток никогда не станет древом, если его корень с рождения заточен в оковы. Судьба — нить в бесконечном тканевом полотне, кой недопустимо переплести, потому что общий ритм орнамента не изменить. Не считать этот исход поражением, осознать и понять собственное предназначение — единственный выбор, кой сквозь время ему даровала рука провидения. Каждый вздох или же стук за грудной клеткой — завет, в коем остается только раствориться, навечно утратив себя. Чтобы необратимо предаться поискам того идеально ровного сдвига в узоре, как несовпадения стежка в безупречно простроченной ткани, чтобы навечно стать опорой для одной единственной ветви, сложив голову ради ее расцвета.

***

Его безразличный взгляд, выцветший до холода чеканного серебра, неотрывно проскальзывал по пестрым очертаниям крыш, иной раз соприкасаясь с тенями на земле, кои устилают твердь уже размытым, затихающим контуром под натиском небесной черноты подступающего дождя. 

Небосвод напирает на панораму панихидными разводами, временем вспыхивая броскими всполохами. Глухой громовой раскат где-то вдали — и по завесе над головой прокатывается огненная волна, предвещая скорый ливень и сутолоку столпотворений, порицающих саму мысль поддаться природной влаге. Но его шаг, как и прежде, неторопливо смыкается с землей, подчиняясь людскому течению, живому организму, пересекающему каждую улицу, словно кровь артерию, коя несет в себе жизнь. 

Воздух сочится приглушенными голосами, рваными обрывками фраз, что ничего для него не значат. Но этот серый шум одночасьем привносит в реалию только один голос, вынуждающий резко остановиться и обратить взор лавандовых на образ, кой имеет для него смысл.

Легкий поворот головы — плавный, сдержанный, словно движение просчитано заранее в подчинении незримого ритма, и его глазам открывается образ незнакомого мужчины по другую сторону методичного людского течения. Не человеческая фигура, но рваная черная рана на всеобщем людском теле, наталкивала на мысли о чем-то тяжелом, на ощущение силы, если не в физических возможностях, то в произнесенных вскоре речах о «ноше». Уверенность. Самодостаточность. Но... ошибочное восприятие мира.

Неджи отвел взгляд, едва ли наклоняя голову вперед, чтобы прислушаться не столько к его словам, сколько к тени их смысла. Не потому, что питал к ним хотя бы долю интереса, но потому, что они предназначались его свету среди безликой темени из чужих участей.

Когда-то она тоже была всего лишь воспринятой им тенью. Когда-то — зыбким и едва ли различимым отражением в зеркале, напоминанием о предрешенной судьбе, кое хотелось разбить, стереть в порошок, изничтожить до пустоты. Но ныне — она неизменный свет в тени, смысл биения за грудью. Единственная в мире жизнь, для которой можно стать опорой без колебаний, даже если искра его собственной угаснет взамен. Не старшая дочь брата отца, не выходец из главной ветви, но человек, для которого он готов стать пером… крылом… дождем… живым щитом.

Его губы слегка дрогнули, очерчивая едва уловимый, почти никому незримый из проходящих мимо оттенок мягкости, когда ее голос прозвучал вновь. Уста не растянулись в явной улыбке — слишком явное проявление эмоций, слишком теплое для его извечно внешнего хлада на лице. 

— Иллюзия выбора не делает выбор реальным. — предыхание громко звучит бархатом, вклиниваясь в нарастающий перестук дождя, как только гаснет звучание ее слов. Аспид в глазах лишь кратко проскальзывает по фигуре чужака, находя свой ориентир только в ее образе, и он наконец сходит с места, строя шаг к двоице, чтобы впоследствии остановиться подле незнакомца и чуть склониться в голове, выказывая признание словам сестры. — Я искал Вас, госпожа Хината.

Всегда искал. Всегда будет искать. Потому что она — его путь… Его долг… Его судьба…

Оказавшись на улицах, Вэй спокойным шагом направлялся дальше к реке. Его путь лежал через врата, а там дальше и рукой подать, однако, он и о такой реке никогда не слышал, да и видеть не видел, поэтому, первое что пришло в голову – река «Нака». Улицы были неизменными, тишь да гладь, была посреди оживленного места, без драк, без преступлений… Вэй, был несказанно рад этому феномену и конечно, пытаясь запомнить больше счастливых людей, очень часто оглядывался по сторонам – но зачем… Парень хотел как можно больше запомнить в своей жизни радостного, нежели, чего-то печального, он видел людей и ситуации вокруг него – красками. Краски озаряли весь мир вокруг него и, кажется, во всем этом, он был обычной палитрой, что вбирала в себя все цвета.

Но, отходя от выдуманной у себя в голове «идиллии жизни», Вэй возвращается в настоящее и топает, как ни в чем небывало, до врат, немного раскачивая головой в стороны - от радости.

Свобода. И одиночество. Два понятия, что неразделимо соприкасаются друг с другом, как те самые стороны медали. И чем сильнее ты стремишься к одному, тем неизбежно подступаешься к другому…

Для таких, как Учиха, это всегда было особенно близко. «Ноша» - это не мечта, а необходимость. Право быть сильным. Быть выше других. И быть тем, кто сам определяет судьбу. Но за каждым шагом к свободе тебя преследует тень опустошения. Вязкая, мерзкая. Чем выше твоя значимость - тем меньше тех, кто способен понять тебя. Тем тише становятся голоса, что когда-то звали тебя назад. И тем яснее ты понимаешь, насколько частиц разбивается твоя личность, стирая грани человечности, постепенно окунаясь в беспросветную… отрешенность. Она – цена, которую платит каждый, кто выбирает свободу. Не наказание. Скорее… Закономерность и независимость, с нотками горечи.

Вкус долгожданного дождя размоет с губ частицы засохшей кожи, напоминая о том, что ты в этой пищевой цепи – лишь хищник, что давно измождён засухой. Стекающие по лицу капли кажутся такими чистыми и долгожданными, но чем больше ты их пьешь, тем сильнее понимаешь, что «дождь»  – не утоляет жажду. Он лишь напоминает, что ты всё ещё в пустыне, а до оазиса – бесконечные мили. И будто бы, намного проще остаться жертвой чужих идеалов, присваивая эту «ношу» как собственное бремя.  Хината это понимала. Как и понимала то, почему слова брюнета звучали так сурово, поддевая её давно забытые чувства.

Его громадная тень медленно преградила свет, что едва отбивался от её мраморной, нежной кожи. Столь величественная, всепоглощающая персона, казалась теперь в разы весомей. Сжимая, одним лишь своим присутствием, пространство вокруг. Рефлексы подсказывали, что стоит сделать шаг назад, вбивая свою хрупкую спину в кусок деревянной опоры. Но ведь… это не выход? Невозможно постоянно убегать от тех, кто так и норовит загнать в угол.

— Мадара-кун, Вы говорите, что сами выбрали свою ношу… — её голос стал чуть громче, но при этом не потерял мягкости. Хрупкие ноги сделали шаг вперёд, сокращая дистанцию почти в половину, а белые, почти прозрачные глазницы, поднялись вверх, соприкасаясь взглядом с Учихой, — Разве Вам не кажется, что это лишь иллюзия? Некоторым людям проще думать, что они властны над своей судьбой… Когда это далеко не так.

Ей совершенно не хотелось перечить, лишь подчеркнуть довольно очевидный факт. Пусть это и было лишним, почти непробиваемым титанический доспех из собственных идеалов брюнета. Но и слушать молча, беспрекословно подписываясь под каждым словом – глупо. Хрупкие пальцы фалангов поджались, сжимая под собой тонкую ткань одежды, а слегка сиреневатые глаза отвелись в сторону. Как и её шаг, что будто бы пошел на встречу, но в последний момент оступился в сторону, лишь мимолётно одаряя мужчину лёгким ветром и колыханием тёмно-синих волос, что кратковременно соприкоснулись с его плечом. Она остановилась где-то впереди, возводя свою голову вверх и всматриваясь в небо, что начало затягиваться тучами.

— У каждого своё видение жизни. Возможно, если быть внимательным к деталям, можно понять человека…  — она сделала паузу, что бы перевести дыхание. Её сердце билось так громко, что невольно забивало весь фоновый шум и без того громкой улицы, — Вы просто слишком эгоистичны в своём рвении. А я слишком слабая, что бы объяснить Вам это.

Наверное, за столько лет, это были слова, которые дались ей слишком легко. Слишком просто, дабы объяснить свою слабость. Но от них стало проще, ведь теперь не было нужды продолжать этот диалог. По сути – она в нём проиграла, оставаясь в его тёмных глазах лишь тем самым «звеном» в иерархии, склоняющим голову перед вышестоящими. Шаги вновь возобновились, ступая на основную тропу протяжной улицы, а голова склонилась в сторону, осматривая недоумевающее лицо своего собеседника.

— Мне кажется, что в ближайшее время намечается ливень. Стоит укрыться где-нибудь… Не хотелось бы промокнуть.

Проходя по улицам, Вэй не сильно отставал от пленника, ведя его в полицейский участок. Пусть и в прошлом, Вэй старался успокоить того, от пагубного влияния эмоций, но тот всё продолжал дрожать и не ровно шагать по дороге, будто бы… - Эй… Жизнь на этом не закончена, ты имеешь еще один шанс! – Жалость… Вэй испытывал к тому не более жалости, чем к какому-либо живому организму на сей земле. Больше всего, он не любил тех, кто прекращает своё существование, на этапе жизни.

Узник, опустил лишь голову ниже, будто раскаиваясь за содеянное, но всё так и не проронил и слова. Перед двоицей уже было здание полиции.

Парень направился к Улицам Конохи, покидая здание, что зовётся резиденцией каге, где и находится кабинет выдачи миссий. И за пару минут, Сатору уже прибыл в центр Конохи, где и увидел врата, к которым парень и отправился, так как ему нужно было бы там встретиться с Рюсеном. У Узумаки уже был боевой настрой, хотя миссия, и её цель, совсем иные.

Продолжая сидеть на травке, ожидая своих новых напарников, Сатору решил попутно перекусить своим данго. Вкусный ароматный шарик, что был окутан очень сладким соусом, скорее всего карамелью, а сам этот шарик состоял из риса, Узумаки засунул себе в рот эту палочку с аппетитным данго, и очень долгое время жевал это данго, перед тем, как проглотить очень вкусную сладость.

Насладившись очень вкусной порцией рамёна, Сатору почуствовал себя сытым, и вот, его чакра восполнилась почти полностью, и тогда, Сатору решил найти удобное для отдыха местечко, что бы там взгромоздилась его пятая точка, и как следует ещё немножечко передохнула. Сатору в итоге сел возле дороги, что ведёт в резиденцию Каге и пункт выдачи миссий, сел на травку, и стал ожидать прибытия своих новых друзей сюда, пока тёплый весенний ветер щекотал щёки ещё очень неопытного Сатору, который впервые пошёл на миссию такого высокого Ранга, ибо до этого, он проходил только примерно один десяток миссий D ранга, и за это время, только одну миссию C ранга. Но несмотря на это, на счету Сатору уже четыре убийства, и все те четыре человека, пали от руки Сатору, а точнее, от его катаныОружие: Куросава.

Выйдя в центр конохи, Сатору направился в Ичираку, что бы там прикупить себе еды, так как ему нужно было восполнить свои запасы чакры, иначе, без чакры от парня будет мало толку.

–Да простят меня мои новые друзья, но желание есть как никак тоже стоит учитывать. Давно не ел всё таки, живот уже очень сильно урчит.

Воистину, Коноха преобразилась при правлении нового Хокаге, что был из клана Хьюго и главенствовал уже приличное время. Проходя закоулками, сетью сплетенных тропинок меж собой и узких улочек, Вэй подмечал оживленные лица людей, улыбки и горечь каждого, пьяниц не было, действовал сухой закон.

ВзобравшисьКонтроль Чакрыchakra(1) на крышу здания, и перепрыгиваяКонтроль Чакрыchakra(5) с одной на другую, он продолжал осматривать улицы, во всем потоки серости, встречались тона, розовых цветов, что разбавляли грусть, причудливыми красками, вызывая умиротворение и спокойствие. Синие тона цветов вперемешку с черным, создавали отчетливый лазурный оттенок черного, храня за собой таинство и неся в себе несоответствие смешения, для Вэя, всё это, было нечто прекрасным, незабываемым ощущением контраста цветов притягательны на столько, сколько есть совмещение нот на нотном стане, но делу восхищаться пришел конец, когда уже путь к источникам, стал очень близок.

Вернувшись наконец-то в Коноху, Сатору был доволен, так как он уже был явно сонным, и уставшим. Узумаки отправился по знакомой его дороге в путь, к пункту выдачи миссий, где он отдас обратно свитокСнаряжение: Макимоно, и после этого получит ещё более большую награду, так как он устранил группу отступников.