Медитация оставила после себя тихую ясность – как гладь воды после ушедшего ветра. Такуми медленно поднялся с камня, ощущая, как мышцы, затекшие от долгой неподвижности, наполняются теплом. Он потянулся, позвонки тихо хрустнули, и последние остатки напряжения растворились в утреннем воздухе.  

«Пора» – подумал он, бросая последний взгляд на реку. Вода продолжала свой бесконечный путь, не задерживаясь, не оглядываясь.  

Он обул сандалии и неспешно зашагал в сторону родовых земель Учиха, вскоре исчезаяНе владеет этой способностью во вполохе пыли поднятой с земли. 

Дорога к реке вела через тихие переулки, где даже шаги звучали приглушенно, словно земля здесь была выстлана не камнем, а мягким войлоком времени. Солнце, поднявшееся выше, уже разогнало утреннюю дымку, и теперь свет лился свободно, омывая стены домов, заборы, мостовые. Воздух был пропитан влагой — не той тяжелой сыростью, что висит перед грозой, а легкой, свежей, будто сама река делилась своим дыханием с округой.  

Такуми вышел к воде в том месте, где берег был не обустроен причалами или мостками, а оставался таким, каким его создала природа — чуть неровным, поросшим густой травой, с пологим спуском к самой кромке воды. Здесь река текла неспешно, ее поверхность лишь изредка морщилась от случайного ветерка, а в глубине, если приглядеться, можно было заметить медленное движение — темные тени водорослей, колеблемые течением, серебристые вспышки мелкой рыбы, ускользающей в тень под берегом.  

Он снял сандалии, ощутив под босыми ступнями прохладу земли, еще не прогретой солнцем. Трава здесь была упругой, сочной, чуть влажной от росы, и каждое прикосновение к ней отзывалось легким покалыванием. Шаг за шагом он спустился к самой воде, где песок, мелкий и однородный, чуть пружинил под ногами.  

Место для медитации нашлось само — плоский камень, почти скрытый в тени растущего у воды ивы. Его поверхность, отполированная дождями и ветрами, была идеально гладкой, словно созданной для того, чтобы на ней сидел человек, желающий слиться с природой. Такуми опустился на камень, скрестив ноги, положив руки на колени ладонями вверх. Глаза его закрылись, но не для того, чтобы отгородиться от мира — напротив, чтобы почувствовать его острее.  

Дыхание замедлилось, став ровным и глубоким. С каждым вдохом он вбирал в себя запахи реки — свежесть воды, чуть терпкий аромат ивовой коры, сладковатую ноту цветущих где-то неподалеку луговых трав. С каждым выдохом из него уходило напряжение, тревога, все те мелкие занозы, что впиваются в сознание за день.  

Тело постепенно становилось тяжелым, почти невесомым одновременно — словно границы между ним и окружающим миром начинали стираться. Кожа ощущала легкие прикосновения ветра, уши улавливали отдаленные звуки — плеск воды, шелест листьев, крик пролетающей птицы. Но эти звуки не отвлекали, а, напротив, вплетались в медитацию, становясь ее частью.  

Внутри, в глубине сознания, тоже начиналось движение — мысли, обычно беспокойные, как осенние листья на ветру, теперь укладывались ровными слоями, успокаивались. Образы прошлого, тревоги о будущем, все это медленно растворялось, оставляя лишь чистый, ясный момент — здесь и сейчас.  

Он не знал, сколько времени прошло — минута, час. В медитации время теряло свое значение, становясь чем-то текучим, неосязаемым. Но когда он наконец открыл глаза, мир вокруг казался ярче, четче, словно кто-то смыл с него тонкий слой пыли.  

Река все так же текла перед ним, солнце стояло выше, а тень от ивы укоротилась, отступив, уступая место свету. Такуми поднялся с камня, ощущая в теле легкую дрожь — не усталость, а скорее пробуждение, как будто каждая клетка наполнилась новой силой.  

Он сделал последний взгляд на воду, на отражение неба в ее глади, и развернулся, чтобы идти дальше. Утро только начиналось, и впереди был целый день.  

Но теперь он был готов встретить его — с чистым умом и спокойным сердцем.

Немного восстановив силы, Акира встал. Он решил взять себе миссию. Ведь где это видано, чтобы шиноби Листа сидели без дела? Отряхнувшись, парень направился в резиденцию, ещё раз бросая взгляд на спокойную реку. Своей обычной походкой в тени он шёл вдоль берега, вспоминая тот случай.

«Я хочу стать сильнее, а вынужден выполнять миссии для слабаков!»

Добравшись до реки, Хьюга сел у берега. Гладь чистой воды покрывала рябь. Акира, не глядя на свои руки, сложил печать и закрыл глаза. Тихий ветер тревожил листья, кружась вокруг юного Хьюга. Парнишка любил слушать шум листвы на ветру. Это его успокаивало, позволяло хоть на минуту выбросить из головы тяжкие воспоминания.

Дааааа. Вы думали, что Мурасамэ отдыхает, не так ли? Но нет. Мурасамэ кое что осознал спустя долгое время. Его базовые техники из за отсутствия практики потеряли свою изначальную силу. И всё это время на реке Мурасамэ пытался восстановить своё мастерство в их исполнении. Но к счастью или сожалению, он смог лишь на половину восстановил мастерство превращения и контроля чакры. Но многого не наверстать, находясь тут. Но вот на тренировочном полигоне уже возможно продолжить свои тренировки. Именно поэтому Мурасамэ ушёл.

Когда река наконец показалась на горизонте, мальчик почувствовал, как сердце забилось быстрее. Река была мутной, покрытой мелкими отблесками солнечного света, и, как оказалось, вдоль её берегов действительно лежало множество пакетов, бутылок и другого мусора. На берегу Наруто встретил местного работника, старика с густыми седыми волосами и маленькими круглыми очками. Он стоял, держа в руках корзину и сеть. Разглядев Наруто, когда тот подобрался уже почти в упор, рослый мужчина улыбнулся. 

- Ага, ты тот самый мальчишка, который взялся за это задание? - добродушно спросил он, протягивая инструменты, - хоть кто-то в этой деревне не гнушается такой работой…

Осознание, что на него спихнули самый “хлам” подступало к горлу, желая вырваться наружу классическим ругательством блондина. Но отступать было поздно, да и кажется другого ему не поручат. А потому Наруто гордо вскинул голову и скрестил руки на груди, - Я Узумаки Наруто, а не мальчишка. Запомни это имя, ведь ты глазом не моргнёшь как эта речка будет блестеть от чистоты!

Старик хмыкнул, но ничего не сказал, просто передал ему сеть и корзину. Наруто с интересом разглядывал их, пока не заметил, как в воде проплывает что-то напоминающее кучу старых тряпок.

Наруто решил, что начинать будет с берега. Он размахнулся и бросил сеть, но та, вместо того чтобы плавно лечь на воду, зацепилась за ветку дерева на противоположном берегу.

- Эй, ты чего? - закричал он на сеть, будто та могла его услышать. Несколько минут мальчик тянул её назад, но она никак не хотела освобождаться. В конце концов, Наруто спрыгнул вниз, собрав чакру в ступняхКонтроль Чакрыchakra(5) и  перебежал по воде на другую сторону, освобождая застрявшую сеть. Вернувшись обратно, он вытер пот с лица и снова попробовал. На этот раз сеть легла удачно, и он начал вытаскивать из воды мелкие куски мусора. Бутылка, какая-то… штука, похожая на башмак... О, а это что?

Наруто с интересом поднял из воды сломанный зонтик, внимательно посмотрел на него и вдруг представил, как с этим зонтом мог бы выглядеть сам. Распахнув его и придав себе максимально серьёзно-грозный вид. После чего, посмеявшись над своим отражением в воде, продолжил работу.

Через какое-то время Наруто решил, что работать с берега слишком скучно, и перешёл на хождение по воде. Это выглядело намного эффектнее, и он каждый раз представлял, как кто-нибудь из жителей случайно увидит его и подумает: "Вау, какой крутой парень!"

Он ловко доставал мусор прямо из воды, иногда ныряя с головой. В одном из таких случаев Наруто нашёл старую куклу с оторванной. Скоро она была отправлена точным броском в корзину у берега. 

Мимо реки проходили разные люди. Кто-то остановился и одобрительно кивнул Наруто, но не обошлось и без тех, кто добавил работы. Одна молодая пара, прогуливаясь по мосту, небрежно бросила в реку обёртку от конфет.

- Эй! - закричал Наруто, подпрыгнув от возмущения. - Вы че! Я кому здесь убираю?

Пара, смущённо хихикнув, быстро скрылась из виду, но Наруто не собирался оставлять это просто так. Он собрал чакру в ногах и буквально влетел на мост.

- Если ещё раз увижу - пожалеете! - крикнул он вдогонку, тыча в них пальцем, и, кажется, пара на всякий случай ускорила шаг. То ли от угроз, то ли оттого, что они исходили от “лисёнка” Листа.

К полудню корзина Наруто была заполнена до краёв. Он собрал столько мусора, что еле-еле удерживал корзину, шагая к месту сбора отходов. Его одежда была грязной, лицо перепачкано. Но его взгляд при встрече с мужчиной засиял бодростью.

Когда старичок увидел его, он с одобрением похлопал мальчика по плечу, - Отличная работа, парень. Ты действительно постарался.

Наруто поставил корзину и гордо вытер нос рукавом, - Ещё бы! Не забудь всем рассказать, кто “спас” реку, даттебайо. -уже размахивая рукой, кричал к удаляющемуся силуэту старика.

Он встречает словесный поток хладным безмолвием, непринужденно взирая на образ из прошлого, ныне казавшийся частью чьей-то ирреальной фантазии, оттиском, коему никогда не было места среди розовых цветов. Каждое женское придыхание неминуемо оставляет в сознании грубую метину, словно кто проводит стальным острием по металлу, вырисовывая в памяти совсем иной облик.

Его взгляд падает чуть ниже, неторопливо следует по ее одеждам, впоследствии останавливаясь на движениях утонченных рук, а затем и точёных ног, в настоящем лишенных былой суетливости. Знакомый лик. Знакомый голос. Знакомая фигура. Словно представление, выбравшееся из снов в стоическую явь. Черты, определяющие небезразличный, навечно хранимый в памяти отсвет, но, властные уже совсем иному человеку. Та, что стоит перед ним, не поджимает руки к груди, не ежится в плечах, не следует глазами за его угольным взглядом надеждой, тщетно сдерживая прилившие к щекам румяна... Она другая. Более спокойная в собственных выражениях. Более резкая в собственных словах. Ее уста бросают неясный ему вызов, но не по прямой линии, движения ее губ чертят искривленные параллели на его же манер, отражая их суть в утробе зеркальной глади его иллюзии.

Глаза едва ли заметно щурятся, уста своей неподвижностью все еще скупы на слова. Саске только лишь наблюдает, как фигура отворачивается и делает шаг прочь. Одно лишь движение в ногах значит куда больше слов — Сакура больше не страшится оставлять его за спиной. Она больше не подконтрольна когда-то непреложной догме строить свой путь подле его поступи. Отмолчаться и содрогнуть воздух звучным «хм» — лучший из вариантов.

Брюнет не сразу двинулся с места. Ноги, казалось, предательски вросли в обтрепанную временем древесину, а в голове шумит не столько речное течение, сколько мысленный флюид. Розовый вереск воплотился в ледяной налет озерного зеркала, за коим скрывается уже неизвестная для него глубина. В мелодичных переливах эвкалиптовой зелени, безгранично зиявшей в зеницах женского естества, слишком явно скрываются и другие вопросы, но все ответы он предпочел держать при себе.

Прежде чем сделать шаг следом, юноша мешкает, невзначай вглядываясь в прибрежье, ненамеренно касаясь чернотой в глазах одинокого бутона, прибившегося к каменной россыпи на берегу, и кремового цвета прильнувшего к нему лепестка.

***

- Саске, - машинально повторила розоволосая, однако имя юноши не сыскало должного отклика ни в участившемся биении сердца, ни в чертогах её разума. Оно рассыпалось на крупицы звуков и, с быстротой таяния первого снега на простертой к небу ладони, исчезло. Мокрый след на кипенном бархате кожи, позаимствованный для сравнения, отпечатался калькой в действительности. Прохлада, возникшая в кончиках пальцев, уплотнилась в области запястья, гангреной двинулась выше к предплечью, затаилась на подступе к горлу, заставив девушку сглотнуть образовавшийся ком.

Сакура закусывает нижнюю губу и краткое вдумчивое «хм» разрезает тишину минутой после. Почему? Почему её тело реагирует так, будто слышит имя впервые? Почему это её беспокоит? Ведь должно же, да? 

Девушка всё же решает избежать фраз «рада знакомству» и «очень приятно». А вдруг приятно, но не очень? Стоит ли в таком случае кривить душой или достаточно быть избирательной в высказываниях? 

- В этот раз постараюсь не забыть… Саске, - огнелюбивые эвкалипты всматриваются в смоляную черноту глаз напротив - пытаются найти ответы. Девушка из вежливости улыбается.

В момент зрительного контакта её начинает захлестывать ощущение дежавю. Оно, как и чувство вины человека напротив, неотступной тенью шагает рядом. Косолапой, по-медвежьи огромной в масштабах темноты, и совершенно крохотной, мышиной на свету. И пусть имя ей кажется чужим, неподходящим, но вот глаза… Их она уже где-то видела. Возможно даже когда-то, как и сейчас, пыталась понять, разглядеть человека за скорлупой. Сложно. В них нет неподдельной душевной мягкости, лишь безбрежная звенящая пустота и многолетний холод, которым минутой ранее обдало её собственное тело. И как он не сошел с ума, варясь во всем этом дерьме в одиночку?

Девушка ещё не знает, что его холод ей не по зубам. Умозатратный в своей прожорливости, утомительный для долгих разговоров по душам. Это то же самое, что рыть промерзлую почву голыми руками в поисках клада - только грязи под ногтями набраться. Пусть юноше будет уютно в его баррикадах.

В зелени глаз напротив Саске не увидит ничего, что говорило бы о готовности гореть без остатка. Это больше не та Сакура Харуно, которую он знал. Она не торопится жить. Её не преследуют наивные мысли. Влюбленная в него девушка, товарищ по команде - оба ярлыка остались в прошлом, где им и место. Теперь всего-навсего знакомая, приятельница на одну ночь под звездным небом.

 Что это за «причины» такие, напрочь отрубающие память о другом человеке? Ты либо помнишь кого-то, либо нет. Что значит «иначе»? Лапшовес несчастный. В таком случае, им стоит держаться друг от друга подальше, чтобы перестать быть камнем преткновения на раздорожье жизненного пути.

- Например какие? При каких обстоятельствах мы вообще познакомились? Мне вот очень интересно услышать из уст первоисточника подробности нашей первой встречи, - последующие слова юноши побуждают розоволосую задавать наводящие вопросы. Ситуация кажется ей странной.

Взгляд со стороны: смазливый чел с обложки внушает семнадцатилетней девушке, что они знакомы. Говорит какими-то загадками об их прошлом и под благовидным предлогом поздней ночи настаивает на проведении домой, вот только… Она его не помнит. Какова вероятность иметь проблемы с памятью в столь юном возрасте? А если это касается только одного конкретного человека? Человека незаурядного, подпадающего под типаж, к которому дурочек вроде неё влечет с повышенным слюноотделением. Мистер «десять из десяти» по шкале привлекательности. Он явно упускает тот факт, что перед ним не просто «деревянная девочка», а настоящая куноичи.

  Излишняя настойчивость со стороны Учихи заставляет особь ощетиниться. Она разворачивается и начинает уходить, отдаляться от причала в сторону главных улиц деревни.

  - А я и не откажусь, только пойдем мы не ко мне домой… В другое место. Тебе должно понравиться, - с издевкой молвит розоволосая, давая понять двусмысленную формулировку собственных слов. Увидит ли он в них зачатки стеба или же воспримет, как предложение интима? Плевать. Когда юноша следует за ней, Харуно продолжает: 

- Тебе несказанно повезло. Сегодня особый день. Даже в это время суток на улицах полно людей. Вижу, ты любишь игры, да? Весь такой важный, таинственный. Мы сыграем в одну.

***

Палевая глубь небосвода плавно утопала в ночной пропасти, растворяясь в черном небытии и скрывая под ее бесцветной смолью ускользающие от глаз краски. Он недвижимо взирал на угасающий рудимент природной иллюминации, всецело отдаваясь почти забытому, но значимому своим звучанием голосу. Голосу, напоминавшему переменчивое придыхание весны, — то ласковый, как тепло первых ветров, то неистовый, как глас самума. Каждое слово, каждый отзвук мерно подступающего к закату вечера уподоблялся огню, ленно затухающему в прощальных мерцаниях где-то вдали. Очередной ориентир к свету во тьме, кой тянет свой луч на единственно верную, но не предназначенную для его пути тропу, вновь развеивает черную реалию. Стена безразличия остается неприступной, лед в отрешении ониксовых глаз бесстрастно взирает на весомость над ними; ни единой, даже маленькой бреши. Но, крохотный проблеск, упрямый и неугасимый, усердно ищет пролом, просвечивает толщу апатии, колеблясь в сознании подобно речной глади под проворством скользящего на ветру бутона. 

Ее голос, словно крохотный отголосок из давно увядших во времени дней, невольно вытягивает в явь самые далекие из образов, кои старательно пытались изничтожить посредь черноты иных воспоминаний. Особенно последние... Когда-то он сочился надеждой и теплом, трогал его, как светлый блик промерзшую землю, но ныне девушка звучит совсем иначе — отчасти сдержанно, почти чуждо, а иной раз с напускным дружелюбием, как полагает простая человеческая вежливость. Эта перемена слишком явно бросалась в глаза, как и напористые ощущения, что прошлое все еще властно над его решениями. Старые сожаления снова оживают, сомнения распускаются сорными побегами под звучание каждой ноты придыхания девушки с розовым волосом, и его взгляд лишь на мгновение наскальзывает на ее образ, прежде чем снова вернуться к вышине под тихое и едва ли слышимое «хм».

Его глаза всегда ютились в объятиях непреложного льда, они всегда источали один лишь хлад, но момент ныне полнил их бесконечной глубиной, словно те не просто скрывают за собой тьму, но зияют бесконечной пропастью, куда свет не в силах протянуть свои золотые нити. Он взглянул на нее, как человек, что взирает на что-то утраченное, но не испытывающий при этом ни сожаления, ни радости. Однако глаза-отражение сердца лишь прячутся под сплошным иллюзорным покровом.

Ощущение себя в тени мыслей, возложенных в разум случаем, стягивают все его нутро, будто каждый уголок кладези за грудной клеткой сдвигает опоенным отравой крюком в один тугой узел. Тонкие движения ее рук, на кои он вновь взглянул лишь краем глаз, ее попытка сложить форму веера из пальцев — череда утонченных жестов, с которых хотелось хотя бы сдержанно ухмыльнуться, подтянуть уголки губ в слабой, но искренней улыбке. Разум наливался красками, отмечался неожиданным контрастом: ее нежность, ее неведение, словно новые тона на старом холсте, где когда-то было место только болезненным оттенкам и патинам из грусти.

В нем не было и доли желания, чтобы она воцарила в себе те оттенки вновь. Воспоминания способны пронзить разум не хуже зазубренной иглы, вонзающей плоть, а он — самая болезненная и острая из этих игл в ее жизни. Необходимость защитить от самого себя — вынужденный камень на дороге, но он продолжает делать шаг в обход, до сих пор оставаясь на этом перроне. Ее взгляд, ее жест в этой новой, неизведанной ею действительности, возведенной в иллюзии — его испытание. Она изменилась, но осталась все той же Сакурой.

Неприятное чувство от ее наивности оседает липкой паутиной на сердце подобно яду, но меж тем окрест в груди делит и незыблемая уверенность, что именно так и должно быть. Прошлое лучше оставить смазанным бельмом, иначе нового ожога на подкорке и опадающей листвы розовых цветов не избежать.

Она говорит, осыпает полутишину вопросами, изживая все стороннее и неважное его действительности, а он лишь взирает на горизонт, уже окрывшийся темным покрывалом.

— Сомневаюсь. — краткий, отстраненный ответ о шансе на прощение звучит почти механически, словно самому себе. 

Ее слова и движения легки, но каждое касается его как раскаленное острие, вынуждая наконец скользнуть черными к заостренному в подбородке личику и открыто повернуться к нему в голове. Заставляют еще раз воззреть этот новый холст, который он страшится испортить своим прикосновением. Внутренний голос вновь звучит словом, что лучше уйти, но намерение сделать шаг прочь всякий раз упирается в невидимую стену. Тишина ночи, волнение внутри и чувство искреннего интереса, влечения, несвойственные человеку с холодной кровью в жилах, — вожделения, кои он не в силах подавить.

Сакура не помнила его, по-настоящему не знала, а он больше не ощущал между ними прежней связи. Она была рядом, телесный сосуд, к коему неосознанно тянулись глаза, высился всего в шаге, но все, что когда-то скрывалось за ним, уже было мертво. Продолжать этот диалог, с каждой секундой вновь проникая в ее жизнь, — безрассудная несдержанность. Но, его глаза хотели узреть, какой она стала теперь, без его тени над ней.

— Мое имя... — слова тихо срываются с губ, холодно, как и всегда, однако в них кроется едва ли различимый оттенок тепла, намеренно смягчающий интонацию. Брюнет сводит взгляд в сторону, устремляясь к пустоте у воды, — Саске. Есть причины, по которым ты не можешь меня помнить.

Говорить о собственной причастности к клану Учиха не было никакого смысла, символ на белой ткани за спиной значил куда больше простых слов.

Юноша без какого-либо интереса вглядывается в россыпь лепестков на воде, чтобы скрыть легкое движение на устах — едва ли заметный след сожаления. Желания, кардинально противоположные в своих ипостасях, вьются в разуме терновой лозой — место рядом с ней осквернено рисками, но шаг вопреки не ведет его прочь. Каждое ее проявление рядом водворяет стремление уберечь Харуно от забытого, но оно меркнет пред эгоистичным, не придающимся контролю порывом вновь стать частью ее жизни, хотя бы на немного и в ином обличии.

Безмолвие затянулось, и он едва ли слышимо обдается излюбленным «хм», дабы снова привлечь к себе внимание. Притянуть ее взгляд к холодной телесной оболочке незнакомого человека с пустыми, будто бездонными глазами, в коих недостижимы даже намеки на эмоциональные просветы.

— Ты не должна помнить, — ее образ вновь неясно отражается в смоляном взгляде его глаз, медленно оторвавшихся от пересвета уличных фонарей на речной глади, — Потому что тогда многие вещи показались бы тебе иначе. 

Учиха не собирался разворачивать сердцевину собственных слов. Пусть ее воображение дорисует недостающие линии.

— Уже слишком поздно. — брюнет произносит слова совсем тихо, вдумчиво, всматриваясь в полусвет лунного диска, показавшегося у аморфной окраины посеревшего в ночи облака, — Пойдем. Я провожу тебя.

Он сам не знал, зачем сказал эти слова. Просто вырвалось, само по себе.

— Я не приму отказа. — не разрывая зрительный контакт, он повернулся к ней торсом в ожидании.

Ему было неважно, какой из ответов ее голос преподнесет его ушам, он так или иначе удостоверится, что она благополучно добралась домой. Проводит ее, ступая рядом, или же сопроводит незаметно от глаз. Несмотря на то, что ночь уже блистала своим молчанием над ними, он не имел слабости в волнениях за ее жизнь, поскольку знал, что она в силах за себя постоять. Просто желание пресечь любую из неприятностей, кои могли испортить ее вечер, было сильнее всего.

Мадара ничего не ответил девушке лишь как ей показалось хмыкнув ушел в неизвестном ей направлении.

-"И что я сказала не так? А в прочем не важно, я сюда пришла ради тренировок с чакрой."-Пронеслись мысли в голове куноичи и та подойдя к реке сосредоточила чакру в ступнях и через секунду уже ходилаКонтроль Чакрыchakra(1) по воде.

-"Я чувствую что контроль энергии стал лучше,но знаю что можно ещё лучше!"-Воодушевленная Сенджу побродилаКонтроль Чакрыchakra(1) по водной глади реки какое-то время, после чего вновь ступила на сушу.

-"Что-то я проголодалась,пожалуй закончу с тренировкой."-Мысленно сказала Тсунаде и направилась на центральную улицу Конохакакуре.

(метка случайно поставилась)