Подчиняясь собственным мыслям и воспоминаниям, черным, едким, подобным тягучей и липкой смоле, из коей невозможно выбраться, как бы того не хотелось, Учиха долгое время был обездвижен ожиданием. Внутренний взор скользил по картинам прошлого, самым светлым и памятным из них, беспомощно наблюдая, как те постепенно расходятся трещинами, подобно кристально чистому зеркалу, и осыпаются осколками, впоследствии рассыпаясь в пустоту пылью. А за ними — одна лишь чернота, нестерпимая и холодная. Он тонул в этой непроглядной тьме, все явнее ощущая на собственном сердце раскаленный яростью камень, давящий своей непосильной ношей до реальной боли в груди.

Где-то там, в глубине за грудной клеткой, заметно гнездился мрак прошлых лет. Годы, что давно увяли во времени, до сих пор давили на плечи, смыкаясь на руках ирреальными оковами, с каждым годом только усиливая тяготы внутренних переживаний.

Прошлое стало для него бескрайней пустошью, коя пламенела, словно опаленная земля, ставшая жертвой страшнейшего из пожаров. В глубине его сознания тлели назойливые мысли о собственном бессилии и давно упущенных шансах обернуть ушедшие годы вспять, чтобы все вернуть назад. Но, все, что ему оставалось — потакать сокровенной жажде обрести силу, коя сможет сломить эти оковы и цепь, что тянется к рукам, правящим не только деревней, но и его кланом. Безволие, надиктованное его роду, уже многие годы цепляется за его сердце отравленным послушанием крюком, что по сей день остается для многих лишь незримым предрассудком. Жгучая тревога за будущее, словно кислота, неустанно рыщет под кожей, изъедая его мысли яростью. 

Однако в этом мрачном лабиринте мыслей, Саске все чаще видит малую искру — мелькающий отблеск замысла. И всякий раз он тянется к ней дрожащей рукой, как жаждущий путник, оказавшийся на грани иссушения, видя в этом отсвете новое начало, будущее, кое обязано когда-нибудь наступить, кое станет стабильной землей после землетрясения не только для него, но и всех, кто таит в своих жилах кровь его рода.

Яркий луч утреннего солнца резко ударяет своим теплом в его черный волос, и следом он чувствует жгучий укол с первыми услышанным словом Карин. Звук, сорвавшийся с уст Кабуто, звучит следом. Прибытие этой двоицы сродни ледяной капле, ниспадающей на его раскаленные гневом размышления, коя позволяет наконец вырваться в реальность. Никто из них не был ему важен… Их сила важнее всего, поскольку в будущем она поможет той эфемерной искре разрастись до пламенного пожарища и позволит удержать его в руке.

Медленно приподнимая голову, брюнет холодно осматривает сначала Карин, а после и Кабуто, стараясь не соприкасаться с их глазами своими.  

— Идем. — он размыкает руки и сходит с места, переступая за порог, погружаясь темным силуэтом в полумрак коридоров.

Безразличный взгляд ведет его вперед, игнорируя всякую встречную фигуру.

— Что бы не произошло, не вмешивайтесь. — требовательно, с щепоткой грубости в голосе, произносит он, мерно ступая впереди двоицы.