Его имя, неожиданно прозвучавшее среди пьяного гогота и забутыльных разговоров, произнесенное довольно елейным и тонким в своей звучности голоском, едва заметно дрогнуло в бледноватых пальцах, давно прильнувших к глиняной глади сосуда. Саске узнал этот голос — лицо той, кому он принадлежал, вмиг проявилось пред внутренним взором его безмятежно сомкнутых глаз. Память безотчетно рисовала каждую черту ее примечательной внешности, и он невольно вглядывался в каждую ее деталь, прежде чем вновь увидеть воочию.

Выскальзывая из вороха мыслей и бесцветных ощущений по прихоти не своей, но когда-то спасенной им девушки, брюнет нехотя распахнул веки еще до того, как та придвинулась ближе. Слишком близко... Оставаясь недвижимой скульптурой, он повел взгляд к ее утонченному лицу, искоса встречая малиновые глаза равнодушием и спокойствием. Выражение ничего не отражающей физии, чернота очей, наделенная одним лишь неподатливым холодом — он явно не разделял чужую радость от этой непреднамеренной встречи, его эмоциональный лист, лишенный даже самой малой чернильной кляксы, оставался белее снега. Узумаки могла наблюдать один лишь сухой лед на его извечной маске, кою сорвать никому не под силу. И даже ее вопросы, друг за другом слетавшие с блеска бледноватых губ, не смогли изменить привычный порядок вещей — Учиха невозмутимо смотрел на тщетные попытки женского обольщения и настойчиво хранил молчание. 

Навязчивое предложение о помощи, впоследствии замкнувшее череду вопросов, ожидаемо не сыскало в нем никакой реакции. Гордость и самообладание, возведенные клановой кровью и ее силой в высший абсолют, всякий раз принимали подобные милости за ненужные подачки. Саске с детства принял для себя единственно верную истину: он не имеет права в чем-то или в ком-то нуждаться. Одиночество было единственным благом, кое охотно им принималось, и он предпочел бы, чтобы кроме него больше ничто и никто не влезали в его жизнь. Нет ничего глупее, чем зависимость от окружающих. Лишние привязанности всегда только сбивают с пути, не дают достичь цели и лишь тянут назад. И если что-то и связывало его с кем-то, если его путеводная нить вопреки по тем или иным причинам сплеталась с чужой, он всякий раз разрывал ее без капли сожаления. Отравленный ненавистью и тягой к желанной силе не нуждался в чьей-то заботе или сострадании, все то осталось в далеком прошлом — на задворках былых времен вместе с тем беззаботным мальчишкой, который лишь до поры не знал горя и печали. Ныне же в его жизни находила место совсем крошечная горстка людей, коих он держал на расстоянии вытянутой руки и кои так или иначе пытались в нее вмешаться, демонстрируя свою заинтересованность и навязчивость, принося за собой одно лишь раздражение. Попытка стать для него чем-то большим, нежели одним из множества окружавших его силуэтом, и сейчас была бесполезной и пустой.

Каждое ее слово не имело для него реального значения. Всякий раз, когда их пути так или иначе сплетались в единое, она лишь напрасно тратила свое время, пытаясь найти надежду там, где ее никогда не было и не будет. Текущий раз не был исключением. Учиха шел своей тропой, тропой одиночества и темноты, которая предназначалась предназначалось только для него.

Его ледяное молчание неприлично затянулось, наверняка царапая чужое ожидание, но на то ему было плевать. Однако, сдержав собственное недовольство в крепкой узде, брюнет наконец поворачивается к девушке всем своим лицом, сглаженным одной только отрешенностью.

— Ты как всегда слишком настырна, Карин. — он пристально смотрит той в несколько разогретые алкоголем глаза, единожды смыкая веки, — Я не нуждаюсь в твоей помощи.

Вязкая черная смола его очей недолго касается малины ее глаз и вскоре соскальзывает куда-то в сторону, встречая на своем пути еще одну, но менее знакомую фигуру. Он выжидающе смотрит на очертания лица, выхваченные из полумрака стараниями блеклой лампы, в отблеск света на оправе округлых очков. Его брови едва ли сдвигаются к переносице. Якуши Кабуто...

Вопреки озвученной догадке, Саске помнил его. Неприметный парень в очках — загадка, кою мало кому по силам разгадать. Оставаться в тени до последнего, чтобы предаться наблюдениям, прятаться у всех на виду до задуманного конца — это было в его стиле. Их пути пересеклись лишь раз на одной из миссий, и того было достаточно, чтобы  зародилось подозрение, что Кабуто относится к тому типу людей, кои сначала наблюдают, прежде чем перейти к действиям. Кажется, что эмоции на лице за его очками всегда непритворны, но Учиха видел в них одну лишь иллюзию. Это подозрение осело в мыслях ровно в тот момент, когда Саске довелось понаблюдать за ним полгода назад. Ему не довелось увидеть его физические возможности, но аналитический склад ума делал из него опасного противника. Он не принадлежал крови клана Учиха, действовал по воле деревни, как думалось, а значит к нему стоило лишний раз присматриваться и быть осторожным. По этой причине брюнет помнил о его существовании по сей день. 

И даже сейчас, хмуро наблюдая за пепельноволосым, ощущая в его словах укол предназначенный для Карин, Саске приходил к выводу, что Якуши пытается дергать за нити. Красноволосая обожательница всегда была чрезмерно обходительна, что высказываниями, что действиями, когда дело касалось его, но что до остальных — хватало лишь малой искры, краткого слова против, чтобы оголить ее скверный характер. И Якуши это наверняка знал, поскольку эти двое явно были знакомы, если брать во внимание его слова.

Он слишком долго наблюдает за Кабуто, не проронив ни слова. Достаточно, чтобы тот почувствовал что-то неладное. Но, в какой-то момент отрешенный взгляд снова сходит с точки, стремясь к лицу девушки, а после — опускается на зеленоватую жидкость в чаше, кою Саске медленно отодвигает ребром ладони в сторону.

— Ты сказал, что знаешь о моей миссии за стенами деревни. — его голос приобретает совсем иной оттенок, грубый и требовательный, резонируя с безразличием на лице, снова огладившим все черты,  — Скажи мне, Кабуто... — его апатичный взгляд вновь устремляется точно в глаза за линзами очков, — По какой причине ты спрашивал обо мне?