Ледяные камни переулка холодили измученное, сломленное тело. Агония сменилась тупой, всеобъемлющей болью, пригвождающей к земле после отчаянного прыжка, после полученных ударов. Каждое рваное дыхание отдавалось мукой. Дождь барабанил по лицу, смешиваясь с потом и кровью. Юнец лежал, мешанина боли и изнеможения, окруженный телами поверженных врагов, слушая лишь собственное тяжелое дыхание и далекий грохот хаоса в других районах города. Этот переулок стал кладбищем, свидетелем его борьбы за выживание, борьбы, которая привела его на самую грань. Разум цеплялся за обрывки мыслей, за инстинкт выживания, за потребность понять, что, черт возьми, здесь происходит.

Внезапно, без единого звука или тени, прямо из сгустившейся тьмы переулка... он просто был. Знакомый силуэт, даже в полумраке. Тот, кого он встретил недавно, и кто, казалось, имел свои планы относительно руин его деревни и тех, кто их заполонил.

Тонкие губы Орочимару изогнулись в той самой, едва заметной улыбке, что Кьюсуке видел раньше – улыбке, которая не несла тепла, но содержала что-то... заинтересованное. Рука плавно поднялась, пальцы сплели печати – не знакомые, странные. Зеленоватое свечение, теплое и чуждое одновременно, вспыхнуло между ладонями, освещая его лицо снизу. Энергия, мощная и контролируемая, потянулась к телу Кьюсуке.

Раны под ее воздействием начали... меняться. Жжение утихло, края словно стягивались невидимыми нитями. Боль притуплялась, отступая на второй план, становясь терпимой, фоновой. Напряжение в мышцах, казалось, спадало. Это было... исцеление. Странное, быстрое, невероятное. Но оно не принесло мгновенного облегчения в привычном понимании. Накатила странная, изматывающая слабость, не похожая на усталость от боя. Голова закружилась, перед глазами поплыло, будто его тело было шокировано таким резким вмешательством. Чувство, будто его освобождают от оков боли, но взамен наполняют чем-то... дезориентирующим.

Худощавый мудчина медленно обошел его, оценивая. Его голос был мягким, но нес в себе неоспоримый вес, легко прорезая шум дождя, когда он говорил о пределе упорства и о том, что Кьюсуке достоин большего, чем такая смерть. Затем он указал направление: Башня Бога. Закончить то, что начал...

Собрав остатки голоса, Кьюсуке хрипло прошептал, обращаясь к человеку, стоящему рядом. Это было не полное согласие. Скорее, принятие предложенного пути, подтверждение понимания. - Башня Бога. Я понял, Орочимару. -

Бледнолицый не ответил. Он просто... исчез, как и появился, растворившись в тенях и дожде. И в этот момент, когда его присутствие полностью растворилось, что-то изменилось в теле Кьюсуке. Внезапная слабость, накатившая после техники, начала стремительно отступать. Сменилась не просто отсутствием боли, а невероятной, почти тревожной легкостью. Раны все еще ощущались, натянутость на спине напоминала о себе, но та скованность, агония, что пригвождала его к земле – она исчезла. Мышцы, казалось, вздохнули, готовые подчиниться любому приказу. Тело, измученное и сломанное, вдруг обрело неожиданную подвижность и раскованность. Словно дзюцу Орочимару не просто исцелило, но и сняло все физические блоки, оставленные болью и усталостью, высвобождая потенциал.

Башня Бога. Цель. Она горела в сознании ярче любой боли. Кьюсуке знал это место. Одинокий шпиль, что возвышался над руинами Амегакуре, видимый из любой точки деревни. Место, о котором часто говорил отец. Теперь это было его направление.

Собрав волю в кулак, Кьюсуке резко толкнулся от мокрых камней. Движение было быстрым, почти слишком быстрым для его состояния секунду назад. Он легко поднялся на ноги, лишь слегка пошатнувшись от остаточной слабости. Бледный, мокрый, израненный, но он стоял. И больше не собирался ждать. Игнорируя остатки слабости, игнорируя влажную одежду, прилипающую к ранам, Кьюсуке сделал первый шаг. Затем второй. И вот он уже двигался, не шатаясь, а стремительно, насколько позволяло измученное, но внезапно раскованное тело. На всех порах, используя эту новую, удивительную легкость движений, он рванулШуншинchakra(25) прочь из залитого кровью переулка, в сторону возвышающегося вдали шпиля – к Башне Бога.