Бессмертие, лишённое вкуса.

Тишина.  

Не та тишина, что царит в склепах или заброшенных лабораториях — густая, давящая, пропитанная запахом тления. Нет. Это была тишина "совершенная". Бездыханная. Как будто сам мир замер в ожидании его слова.  

Орочимару медленно провёл ладонью по груди, ощущая под пальцами гладкую, холодную кожу. Ни шрамов, ни следов износа. Мышцы, не знающие усталости, кожа, не поддающаяся времени, глаза, в которых больше не мерцал голод. Он добился того, о чём мечтал десятилетиями — его душа наконец обрела сосуд, который не гнил, не слабел, не предавал.  

Ниндзюцу. Древние умения, которые когда-то считались легендами. Теперь это было не сложнее, чем дышать. Техники, на освоение которых у других уходили жизни, исполнялись мгновенно.  

Он победил.  

Он ожидал триумфа. Ликования.  

Но внутри была лишь... тишина...

Триумф без вкуса...

Его лаборатория больше не напоминала поле битвы. Ни кровавых проб, ни криков подопытных, ни бессонных ночей в поисках решения.

Стеклянные колбы мерцали в свете масляных ламп, отражаясь в его зрачках, словно звёзды в чёрной воде. На столе перед ним лежали свитки — последние, что оставались нераскрытыми. Техники древних кланов, секреты забытых цивилизаций, ритуалы, за которые когда-то могли казнить.  

Теперь все это было его.  

Губы сами растянулись в улыбке. Но в груди — была пустота.  

Когда-то, десятилетия назад, он дрожал от восторга, расшифровывая первые намёки на бессмертие. Когда-то его пальцы дрожали от прикосновения к запретным знаниям. Когда-то каждый шаг вперёд — был испытанием...

А теперь…  

Наука превратилась в… рутину.  

Он сжал кулак — и свитки обратились в пепел. Больше они ему не нужны. 

Он поднялся на самый верх одинокой башни, туда, где ветер рвал облака в клочья, а горизонт тонул в багровом закате. Отсюда мир казался таким  игрушечным. 

Он мог всё...

Он мог сейчас лишь посмотреть — и горы рассыпались бы в песок. Мог пожелать — и реки потекли вспять. Он мог уничтожить город одним мановением руки. Мог переписать саму ткань мира, если бы потрудился...

Но что в этом было бы прекрасного?  

Красота — в сопротивлении. В борьбе. В том, чтобы преодолевать.  Раньше каждая победа давалась кровью, каждая тайна требовала настойчивости. Он ломал себя и других, шёл по костям, жаждал, "горел".  

А теперь?  

Теперь всё было… слишком просто.  

А когда перед тобой нет преград…  

Он прикрыл глаза.  

«Я потратил всю жизнь на погоню за вечностью, за знаниями. А теперь, когда все это у меня в руках…»  

Его губы дрогнули.  

«…я не знаю, что с этим делать.»

 Он пробовал.  

Создавал целые миры, стирал их, переписывал законы мироздания.  

Но чем больше он творил — тем меньше чувствовал.  

«Раньше я ходил по краю. Каждая ошибка могла стоить мне всего. А теперь…» 

Теперь не было даже страха...

Он сидел на краю пустого трона, в зале, который сам же и создал из ничего.  

В руке — чаша с вином.  

Он поднёс её к губам — но вкуса не почувствовал.  

«Всё… пресно.» 

Даже вечность стала казаться тюрьмой.  

Он закрыл глаза и "захотел"... 

...чтобы хоть что-то снова стало сложным.  

Но мир молчал... 

Бессмертный...

Совершенный...

Одинокий...

И впервые за всю свою  жизнь  —  он не знал, что ему делать дальше...