Сотворение из глиныВзрывная глина: Второй уровеньchakra(105) , выразительное видение творца, воплощенное в сущность талантом и своеобразным познанием прекрасного, мерно скользило по ясной черноте ночных небес, иной раз взмахивая машистым крылом по беспокойному ветру. Монструозная форма нарочито пренебрегала своими возможностями, намеренно затягивала путь по безмолвному велению творца, лениво прорезая пустоту над смятенным песчаным куском с пространным жилым массивом на его «позолоченных» переливах.

Каждое упущенное зря мгновение — необходимая пригоршня времени, чтобы он, недвижимо высящийся на изголовье одновременно живого и бездыханного существа, смог дотянуться до отсвета каждой из мыслей, тронуть своей экспрессией каждый закоулок сознания и возжечь фитиль единственно верного суждения. Всецело прочувствовать упущенную крайность и осветить себя недолгим осознанием, что каса каге на его чуть приподнятой в гордыне голове — настолько же щедрое приношение, насколько и тяжкая окова.

Его напыщенный взгляд из раза в раз беспорядочно проходится по населенной панораме с абсолютных высот, недосягаемых ни для простого человеческого присутствия, ни для взглядов с низов. Синева за его по-лисьи прищуренными веками с приятным чувством превосходства, должной гордостью, заслуженным высокомерием и явной долей презрения соприкасаются с новыми владениями. Его владениями, не как правителя, но как хранительного крыла скрытой деревни и всесторонне пролегающих территорий страны. Пусть текущее пристанище и живет последние секунды, дни, часы, недели, прежде чем возлечь необходимым грузом в кардинально иное место, но люди вопреки останутся его «владением» и после... Не владением... Всеобщим созерцанием его искусства.

Размышления о будущей роли налипают на различные представления о будущем. Песчаные дюны с горизонта иной раз привлекают его очи, протягиваясь беспокойной рябью от до раздражения хлестких ветров этой страны. Но внутренние взгляды ныне смотрят не на них, не на бесконечные идеи для созидания или же ярчайшие из взрывных явлений, за коими даже сквозь время наблюдать в воспоминаниях одно удовольствие, но на еще пустотелый раскрытый моток пергамента, на котором придется рисовать совершенно инородными ему красками. Ассоциация с поп-арт искусством... «Отстой».

Его глаза обдаются ярким блеском под мягкой тенью козырька, неохотно блуждая по россыпи жилых песчаников внизу, через пелену отвращения оглядывая их грязные округлые очертания, возведенные столетием назад от безысходности. Слова о релокации к камням уже даже не стоят в его мыслях вопросом, ежась в тени очевидного ответа. Казекаге явно ощущал, как методичный ветер несет в себе неприятные касания колких россыпей песка, кой даже здесь, на преобладающей высоте, имеет наглость напомнить о себе. Неприятный. Грубый. Жесткий... Он проникает повсюду, слишком часто даже в мастерскую, вмешиваясь в глину, когда мастер творит свои шедевры.

Новый виток жизни уверенно продирается сквозь хаос в голове, задвигает грезы и мечтания подальше на задние планы, пытаясь всецело завладеть вниманием через плавный взмах эфемерной ладони, коей нужно коснуться или же от коей нужно отказаться, пока не стало слишком поздно. Блондин резко переводит взгляд куда-то вперед, падая в зрительную пустоту. Лед в одночасье затягивает его глаза, заглушая их былой лоск, стирает с лица самодовольство безэмоциональным камнем, разводя суждение в тени возросшей дилеммой. Ему никогда не было присуще лидерство, но он всегда был художником. Первое дает второму уникальный шанс переваять всякое представление мира об искусстве — способы не имеют важности, ведь цель оправдана, — но второе точно так же может даровать шанс первому стать преобладающей гранью.

Эго и гордость. Собственные таланты — незыблемое подспорье большого эго творца. Становление каге равняется признанию силы и гению. Своим решением старейшие прокладывают новую веху в существе его искусства. Новоявленный статус, место среди ведущих рук континента — возможность, дающая словам и действиям вес, коими можно заставить всех считаться с его артистизмом. Но...

Нетерпимость к верховенству. Дейдара с первых сознательных лет презирал необходимость в подчинении иерархии. Место каге связывает руки обязанностями, за которыми скрывается прямая ответственность за чужие жизни, а потому и следование определенным правилам и традициям. Догма непреложна. И в рассудке человека, чей смысл жизни зиждется только лишь в созидании творчества, что выбивается своими формами и предназначением из общепринятых норм, она не вызывает ничего, кроме порицания.

Желание разрушать — неотъемлемая частность существа его искусства. Извечное стремление к красоте хаоса — лейтмотив, что ложится непреодолимой пропастью перед местом в тени песка, коя противоположно навязывает своим присутствием поддержание порядка и защиты. Но, искусство... Оно получит свое заслуженное благоговение, поскольку мелочные столпотворения людей где-то внизу, торопливо стягивающиеся к дверям «роскошной» постройки, скоро узнают, что именно оно позволило им дышать до сих пор. 

***

Кристальные россыпи грунта закручиваются ввысь среди мириады домов едва ли видимыми спиралевидными путаницами, осыпаясь на стены, на стекла, на одежды людей, кои в спешке подступают к порогам отеля. Там, внутри просторов холла, слышимо кипит жизнь — суновцы суетятся в тревоге, перебрасываясь самыми черными из мыслей, в попытке сыскать настоящую правду, коя вынудила их покинуть свои пристанища. Страх ежесекундно сжимает их томительным ожиданием очередного отзвука животного рева, но вместо него снаружи раздается грохот, вынуждающий стены задрожать, а оконные стекла задребезжать методичным громовым раскатом. Одни бросают взгляды в черноту за окнами, другие теряют рассудок в панике, хватаясь за головы пред вероятным обвалом. Однако единственное, что следует за ударом о землю, — самодовольная ухмылка юнца, шагнувшего в блеклое свечение из внешнего полумрака.

Сторонние взгляды ближайших к выходу в непонимании сперва взирают на касу каге на голове блондина, кой, прежде чем пройти дальше, что-то шепчет на ухо одному из чунинов, затем на человека преклонных лет в привилегированных одеждах, появившегося в поле зрения несколько позже, а после и на самого чунина, кой ищет одобрения не в лице отдавшего указ, а в утвердительном кивке старика. 

Дейдара проходит вглубь залы, вольготно разводя толпу каждым своим шагом, непринужденным, с широкой улыбкой на устах, полностью отдаваясь торжеству момента под перешепот людей и отзвук голоса одного из шиноби, велящий собрать толпу в холле.

Секунды слились в долгие минуты ожиданий, и Дейдара ловко запрыгивает на стол, чтобы возвыситься перед всеми, как и положено каге, Миру занимает место подле, поскрипывая дощатым полом под дрожащей от старости ногой.

— Внимание! — он разворачивается к толпе в громогласном обращении, разнося его мелодию по нависшей тишине залы, — Ваш новый Казекаге прибыл!

Толпа замирает в еще большем недоумении, твердеет подобно каменным ваяниям, поднимая взгляды на самомнение в лице блондина. А он пылает ярким огнем за глазами, касается большим пальцем правой руки касы на собственной голове, чуть наклоняя ее набок.

— Понятия не имею, что вам там наплели старики, но вас собрали здесь, потому что джинчурики потерял контроль над своей зверушкой. Я, Дейдара, Второй Казекаге, спас вашу деревню от однохвостого демона. Благодаря моему искусству все вы все еще остаетесь живыми. Да, это мой шедевр заставил его наконец заткнуться. Можете больше не дрожать в страхе за свои жизни, никому из вас больше ничто не угрожает, гм!

Его уста тянутся в самолюбивой эмоциональной краске, оголяя хищный оскал, его лик сияет гордыней, а глаз исходится на блеск, словно окрест впереди поглотил непревзойденный взрыв. Старик едва ли заметно двинул головой в подтверждении, но не стал нарушать свое безмолвие, наверняка зная, что противостоять фанатизму подрывника бесполезно.

— Но это еще не все... гм-м, — он прячет кривящиеся в отторжении губы под тенью шляпы, едва наклоняя голову вперед, — Я здесь не только для того, чтобы вы поняли, что с моим искусством стоит считаться, но и привести всех нас в новую эпоху. Мы переселяемся в Страну Земли, где мои творения будут блистать еще ярче!

Люди синхронно сотрясаются в громком «ах» и переглядываются друг на друга, не в силах найти ни единой причины, по коим вновь должны оставить свои дома. В этот раз — навсегда. Казекаге же упивался каждой секундой, осязая, как сердце за грудным ртом бахает похлеще любого взрыва.

Времена меняются. Люди меняются — и на постах тоже. Когда-то он считал, что ему ничего не нужно, кроме искусства, политика и дела деревни — лишь херня для слабых и сбившихся в кучу, а теперь и сам он есть Казекаге. Не сказать, что это мечта всей его жизни. Но у всего есть цель и причины. Ему нужно забраться на высь, чтобы все смогли увидеть артистизм его таланта.

— Это не просто какой-то сраный переезд. Вскоре мы будем жить там, где не придется ютиться в зачуханных лачугах из чертовой грязи и где мое искусство сможет обрести должное признание у всего мира! — он бросил скосый взгляд на Миру, который, наконец, решил вмешаться своим словом.

— Жители Сунагакуре, — старик сделал шаг вперед, пытаясь успокоить опасения сельчан, — Дейдара действительно спас нас от великой беды. Мы все должны быть благодарны ему за это. Сейчас же нам нужно собираться и готовиться к переезду. 

Казекаге слетел на пол в непринужденном прыжке и остановился подле старейшины.

— Не стоит бояться перемен, — его голос значительно предался мягкости, — Искусство — это взрыв, и я поведу вас в будущее, где каждый день будет наполнен его красотой и силой!

...