Воспоминания о вчерашнем дне пронеслись в памяти зарницей: гора рыбы на лабораторном столе, стерильное сияние больничных коридоров, новое знакомство, десяток металлических штырей, хлёсткие языки пламени, комариный писк, пресный ужин. Затем, более явно, судорожно вздымающиеся жабры, вспоротые брюха, вываливающиеся розовато-белые потроха, помутневшие глаза, слизь, испачканные руки. Картинка сложилась в одну, обросла деталями с ложным металическим привкусом на шероховатой поверхности языка. 

Носок ботинка неприятно заскрежетал по гальке. Мелкие камешки, доселе отзывавшиеся умеренным хрустом под подошвами, зацокали по тропе и врассыпную исчезли в травяной поросли. Взор светлых очей зацепился за подол оживившейся одежды - благородное серебро рыбьей чешуи вспыхнуло на трепещущем алом. 

Харуно ощупала живот, отмечая тяжесть в желудке. Прошло слишком мало времени, чтобы постылая стряпня окончательно переварилась. Казалось, даже зловонный рыбий запах просочился сквозь воспоминания. От него, воображаемого, захотелось блевать. Раздался протяжный страдальческий вздох, прежде чем спазм скрутил нутро с удвоенной силой. Девичье тело пошатнулось вперед и, теперь уже согбенное, замерло в вялой попытке не дать содержимому выплеснуться наружу. Мерное тиканье в висках. Прострация. Слабое шевеление спустя несколько минут. Глаза забегали в поиске ближайшего пристанища и сыскали его в дюжине шагов, под густой раскидистой кроной и толстыми изогнутыми ветвями. Пятерня коснулась древесной коры, корпус тела накренился, сместив центр тяжести так, чтобы основная нагрузка приходилась на локтевую кость правой руки. Глубокий вдох-выдох. Тошнота отступила. Почувствовав облегчение, Сакура обошла дерево, чтобы её не было видно идущим по тропе прохожим, навалилась спиной на поверхность ствола, заскользила ступнями по мягкому дерну и медленно осела наземь. 

«Поход на миссию придется отложить», - она откинула голову назад, сыскав затылком грубую шероховатую опору и, не в силах превозмочь нахлынувшую дремоту, смежила очи.

Время шло. Светило поднималось всё выше над горизонтом. Пастельные пятна мельтешили сквозь сомкнутые веки. В воображении теснился незнакомый, расплывчатый в очертаниях образ - угадывался лишь пол и примерный возраст. Мальчишка, совсем ещё дитя, вольготно носился по поляне и ярко-ярко сиял. Исходившее от него тепло струилось, обволакивало. Изумрудная листва трепетала на ветру, отбрасывая движимые тени, отдаленно напомнившие Харуно водную рябь реки. Тянулись к солнцу стебли одуванчиков. Их горделивые желтые головы бросались в глаза, кислотной яркостью затмевая белую кайму полевых ромашек. Слабая улыбка озарила лицо дремлющей. 

Счастье длилось недолго. Покой и умиротворение исчезли, как только неугодный светоч скрылся за кучевым облаком. Набежавшая тень осклабила пасть и поглотила видение. Мир сузился, окрасился чернотой золы. По обе стороны дороги щербатым забором вытянулись стволы деревьев. Где-то в углу задрожали паучьи сети. В нескольких метрах послышался шорох. Что-то щелкнуло и с глухим стуком повалилось на землю. Вверх-вниз, словно шарик для пинг-понга, запружинила человеческая голова. Визуально тонкий, лихой волосок удерживал её от падения. Она с ужасом смотрела на восковое, безжизненное лицо: синюшные губы натянуты по струнке, как бельевая веревка, веки закрыты, а к глазам и вовсе ведут дорожки запекшейся алой. В её подсознании «он», как и этот мальчик, давно мертв. Гадливое чувство распирало грудную клетку, необъяснимо ломило в плечах. Подступившие слезы, тихие свидетели её слабости, брызнули из глаз. Опять кошмар.

Что-то упало на лицо, сползло по бархату щеки, едва ощутимо коснулось шеи. Она открыла глаза и обнаружила, что две трети дня остались позади. Над головой раскачивалась ветвь, несколько секунд назад освободившаяся от тяжести человеческого тела. Львиная доля опавшей листвы порхающими бабочками успела осесть на траву, оставшаяся часть - была к этому близка. 

Сакура высунула розоволосую голову из-за массивного ствола дерева и огляделась: на речном причале стоял «он» - тлеющий угль её прежней жизни, наибольшее заблуждение отрочества. Живой, невредимый. И профиль «его», знакомый, но забытый, тут же отпечатался в глянце изумруда широко распахнутых глаз. Он повернулся к ней спиной, однако картинка уже отложилась где-то на задворках сознания. Мальчик со злыми волчьими очами давно вырос: стал на голову выше, раздался в плечах. Он собственноручно вычеркнул из её жизни день их последней встречи. Беглое касание пальцев к молочно-белым кистям, распушенные эбеновые пряди волос, малиновый отблеск его чуть влажных губ - все это исчезло из памяти навсегда. Она позабыла того, к кому долгие годы множила в сердце любовь... Что может быть печальнее? Разве что чья-то смерть. Теперь же, весь его собирательный образ - прелестный незнакомец, завладевший её вниманием в послеобеденное время. 

Дневная ясность, голубизна просторов сменились широкой полосой закатного неба с размазанным горизонтом. Однако, даже сейчас, юноша не спешил уходить. Казалось, погруженный в собственные мысли, он практически не шевелился и с легкостью сошёл бы за огородное пугало. Чем дольше она за ним наблюдала, тем противоречивее становились её чувства. Вскоре к описанию можно было добавить ещё два слова: «странный» и «одинокий».

Дабы хоть как-то себя занять, Харуно нехотя срывала подворачивавшиеся под руки ромашки и отбрасывала их лепестки один за другим, до полного исчезновения кружева вокруг горящей солнцем сердцевины. В какой-то момент девушке окончательно наскучило и решение нашлось само собой. Перекатывая между большим и указательным пальцами правой руки стебель лекарственного растения, она сократила дистанцию и стала подле.

Под легкое дуновение ветерка Сакура поворачивает голову в сторону темноволосого. Лепестки продолжают мельтешить, поочередно сменяя друг друга. На его неулыбчивом лице, явно скучающем, выделяется всё та же жгучая, пугающая чернота глаз. Ромашка скользит, скатываясь к основанию большого пальца, и парашютиком улетает вниз. Раскрытая ладонь опускается, повисая плетью вдоль туловища. Мгновение и отражение незнакомца начинает плыть, расходясь змеиными кольцами вокруг цветка. Давящее на мозг молчание длится. В попытке умягчить выражение лица, уголки губ девицы неестественно изгибаются в глуповатой улыбке.

- Сегодня и правда красиво, - констатирует факт Харуно, вперив взгляд на небо в золотистых заплатах. 

Интересующий её вопрос давно вертится на языке, цепляясь за нормы морали в поисках варианта помягче. Незнакомец определенно чем-то расстроен и первая мысль, пришедшая в семнадцатилетнюю голову, что здесь замешана девушка. Кого ещё можно ждать на закате дня столько времени? Так романтично, эх.

- Не пришла, да? - неожиданно для себя вопрошает розоволосая, кидая вдогонку вторую часть фразы, - Ну, человек... которого Вы ждете уже битый час.