Искусство.

Люди пытаются вложить в это слово тысячи значений, но на деле их искусство хрупко, ничтожно. Они называют искусством картины, что со временем тускнеют и осыпаются. Скульптуры, что разрушаются под натиском дождя и ветра. Музыку, которая растворяется в тишине, едва успев родиться. Какое это искусство, если оно подвластно времени?

Настоящее искусство неподвластно разрушению. Оно не изменяется, не блекнет, не исчезает. Оно вечно.

Люди слишком слабые создания, чтобы понять это. Они ищут красоту в скоротечности, они говорят о том, что «мгновение ценно, потому что оно мимолётно». Как смешно. Они превозносят смерть, они романтизируют тление. Они называют искусством нечто, обречённое исчезнуть.

Но настоящее искусство не умирает.

Старик Сузукетачи разрешал оставаться здесь мальцу с огненно-рыжими волосами даже после закрытия. Сасори успел произвести уж слишком большое впечатление, а его не возрасту серьезный нрав не страшил торгаша оставлять магазинчик под его ответственность.

И без того немноголюдные улицы деревни стихали. Близилась ночь…

В мастерской царил полумрак. Узкие лучи заходящего солнца пробивались сквозь шторы, окрашивая стол в багряные оттенки, словно запёкшаяся кровь. Запах лака, древесной стружки и свежей краски смешивался с чем-то едва уловимо металлическим, спрятанным между инструментов. Но со стуком хлипкой двери силуэт мальчишки скрылся в подсобном помещении. Во всяком случае так называлось это помещение с вещами напоминающими мусор и отходы производства марионеток: обрезки кожи, шарниры, болты и гайки.

Сасори склонился над столом, его глаза скользили по безжизненному лицу. Оно было почти завершено - идеальный дубль его собственного, но более гладкий, застывший в вечности. Форма скул, наклон глаз, даже слабая складка между бровями, появляющаяся в моменты сосредоточенности, - он перенёс каждую деталь с точностью хирурга, воссоздавая не просто внешность, а саму иллюзию жизни.

Люди - хрупкие, слабоумные существа, привязанные к своей гниющей оболочке. Они цепляются за жизнь, зная, что с каждым днём становятся слабее, что их тела сдаются, что кожа дрябнет, мышцы теряют силу, а кости становятся ломкими. Они влюбляются, заводят семьи, строят дома, будто это хоть что-то значит. Будто это хоть что-то может оставить след.

Но всё разрушается. Всё исчезает...

Каркас будщей марионетки он вырезал из древесины секвойи - плотной, лёгкой, устойчивой к разрушению. В отличие от обычных марионеток, где древесина обработана только снаружи, здесь Сасори пропитал каждую деталь особым раствором, делавшим её устойчивой к влаге и механическим повреждениям. Суставы - это отдельная работа. Он использовал механизм на основе шарнирных соединений, но усовершенствовал их: каждое соединение внутри имело металлическую вставку и мелкие шестерёнки, позволяющие плавно двигаться, без резких рывков. Особенно он сосредоточился на пальцах: каждый сустав должен был сгибаться так же, как у настоящей руки. Сасори использовал тонкие, гибкие нити из стального волокна, заменяющие сухожилия. Они были покрыты слоем лака, чтобы оставаться гладкими.. настоящими.

Голая древесина выглядела бы слишком искусственно. Это не было очередной марионеткой, очередным орудием убийства... Здесь оне приложит не только труд, он вложит в неё всё своё естество.

Сасори медленно и тщательно шлифовал каждую деталь, убирая малейшие шероховатости. Затем он начал наносить основу - тонкий слой смеси лака и краски, создававших эффект полупрозрачности, как у человеческой кожи. Благо у бывшего мастера марионеток Сузукетачи здесь было целое раздолье. То чего не доставало Сасори он с лёгкостью обнаружит здесь.

Он работал слоями. Первый слой - базовый, придающий естественный оттенок. Второй - вырисовывались мелкие капиллярные прожилки, почти невидимые, но создающими глубину. Третий - с лёгким матовым покрытием, убирающим излишний блеск. Веки он сделал чуть тоньше, а в области под глазами создал лёгкие тени. Кукла не должна получится "живой", она должна заставить усомниться каждого зрителя, что в ней нет жизни, если те всё же прознают про "существо" пред ними. 

Самая сложная часть.

Сасори заранее подготовил стеклянные заготовки. Он использовал тончайшую кисть, чтобы нарисовать радужку, точно повторяя оттенок своих собственных глаз. Слои краски наносились также постепенно, а сверху - тонкая прозрачная плёнка, создающая эффект влажности. Но главная особенность заключалась не в этом. За каждым глазом был спрятан миниатюрный механизм, позволяющий менять угол взгляда. Это был сложный процесс: крошечные "рычаги", встроенные в глазные впадины, могли сдвигать зрачок при повороте головы марионетки. 

Когда он вставил глаза в заранее подготовленные впадины, марионетка, казалось, впервые посмотрела на него.

Позвоночник марионетки состоял из сегментов, соединённых гибкими металлическими пружинами, что позволяло ей двигаться неестественно гибко. "Живота" у марионетки не было. Там словно был отсек для чего-то. В груди же также был аккуратно вырезан пустотелый отсек округлой формы.

Сасори сделал шаг назад, разглядывая своё творение.

Он поднял руку - и марионетка повторилаНити Чакрыchakra(1) движение. Затем наклонила голову, чуть сощурила глаза. Реакция была мгновенной, плавной, почти естественной.

Он молчал... наблюдая за собственным отражением...

Марионетки - совершенство формы и функции. Они не стареют, не теряют своей красоты, не поддаются слабости плоти. В них нет страха, нет глупых эмоций, нет жалости. Только совершенство. Они остаются такими, какими их создали. Вечными.

Разве не в этом истинная суть искусства?

Почему люди так боятся вечности? Они цепляются за хрупкость своей природы, за идею, что смерть делает их жизни значимыми. Как нелепо. Они принимают временность как нечто неизбежное, потому что не способны её преодолеть.

- Я не такой.. Я сам стану искусством.