Какузу бредил золотом, словно алхимик, искавший философский камень. Деньги для него — не просто металл и бумага, а живая кровь, текущая по венам мира. *«Золото не пахнет, зато власть его сладка»*, — усмехался он про себя, вспоминая, как избавился от каземата после провальной охоты на Первого Хокаге.  

Тюремные стены дрогнули перед жестокостью и жадностью Какузу — так ржавчина отступает перед кислотой.  

Той ночью небо походило на чернильное море, где тонули редкие звезды. Он скользил в тенях, как призрак, и вмиг отправил на тот свет купеца-изменника. Тело, обернутое в ковёр, словно драгоценный свиток, он сбыл на чёрный рынок.  

Получив за добычу мешок серебра, лишь презрительно фыркнул: *«Гроши. На них разве что крысу в трактире накормить»*. Не проронив ни слова, исчез, будто его и не было, — только ветер шелестел монетами в его кошеле.  

Нервы, натянутые как тетива, требовали успокоения. Он зашёл в харчевню, где воздух был густ от запаха анкомо — печени морского чёрта, тающей на пару словно снег в пламени. Сашими, алые как закат, он поглощал медленно, словно растягивая удовольствие, а потом бросил на стол горсть монет: *«Ваша печёнка — единственное, что сегодня не разочаровало»*.  

Дорога через лес была усыпана лунной пылью. Деревья, словно немые стражи, шептались листвой о его бесчинствах. Внезапно из чащи выскочил шиноби — юнец с мечом, дрожащим в руках как осиновый лист. Какузу даже бровью не повёл, лишь язвительно ухмыльнулся:  

— Ты что, мальчишка, с пелёнок решил геройствовать? Твои удары медленнее, чем черепаха в смоле!  

Уклонился с грацией цикадки, вспорхнувшей от взмаха сабли. Удар ногой в спину прозвучал глухо, как падение спелого плода. Тело юнца шлёпнулось под дерево, подняв облако пыли.  

— Эх, пустое место, — проворчал Какузу, разглядывая его, будто тушку на рынке. — Ни кожи содрать, ни сердца вырвать — *«ни гроша за душой»*. Даже вороны не позарятся.  

Он шагнул в лунную дорожку, и тьма поглотила его, словно вода вбирает каплю крови.