Возле врат, судя по всему, разбивался лагерь для того, что бы эффективно устроить эвакуацию населения. Команды "отбой" не было дано, так что Хан направился прямо сюда. 

"Думаю, что пока что мы побудем тут. Так я быстрее смогу среагировать на то, что появится какая-то сторонняя угроза. Что же насчёт того, о чём ты говоришь..." - шиноби задумался приложив вторую руку к подбородку, который прикрывала тканная повязка. Вторая же так и осталась спрятанной за воротник одеяния. 

"Ты намекаешь на то, что это должен быть кто-то достаточно могущественный, что бы победить Шукаку. Я понимаю, о чём ты. Именно потому тебя больше заинтересовал тот всплеск, что последовал после вспышки Однохвостого, а не первый. Это значит, что кто-то смог его победить - значит, у кого-то есть на это достаточно сил", - закончив рассуждение Хан кивнул сам себе. 

После этого он остановился в месте, где чунины перекрыли проход наружу. Судя по всему, они ожидали дальнейших указаний, так как на лицах их читалась неопределённость и беспокойство. 

"Можешь отдыхать. Думаю, что если случится что-то необычное, я дам тебе знать", - обратился наконец Хан к Кокуо, заканчивая их внутренний диалог, и таким образом оставив пятихвостого наедине с самим собой. Тому это было, как показалось Хану, необходимо, ведь этот биджу не то, что бы был фанатом шумных вечеринок и компаний.

В целом, как и сам Хан. Не смотря на собственную пассивность и дружелюбие по отношению ко всем и каждому, кто не проявлял агрессию к нему, внутри Хана теплилась злоба, что то и дело находила своё понимание и отклик со стороны Кокуо. Они оба были так или иначе - преданы, и по сути своей забыты. Хан - своей страной, для которой он стал разменной монетой, что была "отдана" после поражения, и Кокуо, который был словлен и засажен внутрь человека, очевидно, не желая этого, и не делая ничего, что могло бы вызвать ненависть в его сторону. Но страх - это первичное чувство человеческой расы - было сильнее, чем здравый смысл. Возможно, поэтому у Хана было особое отношение лишь к таким же, как и он сам - а другие люди вызывали у него лишь немое смирение. За столько лет он научился жить с той немой ненавистью, что жеврела внутри него, и научился гасить её положительными эмоциями и принятием. В первую очередь - принятием собственной необратимой кончины. Всё - конечно. И он - тоже. 

С такими мыслями Хан сел на каменную скамью, которую почти целиком заняли детишки и женщины, что ожидали эвакуации. Можно было бы сказать, что нашему герою должно было быть некомфортно, но не смотря на собственные габариты - он спокойно, как каменное изваяние, сидел, концентрируясь на том, что бы восстановить собственные резервы. Пусть и совсем немного - но ему надо было отдохнуть.