Ледяное инферно в его глазах предательски дрогнуло, невольно поежилось под натиском женского голоса, неотрывно взирая на окоём селения через призму едких мыслей, что не сулили счастливых исходов для безликих фигур, беззаботно топтавших ее тропы. Ведущая к этому цель сейчас играла роль единственной причины, коя не позволяла отступиться от жестокого умысла в отношении девушки рядом. Жестокость — моральное зло, но даже оно иной раз проявляет благосклонность, проводя пусть и через боль, но к нужным благам. Сакура была достойна блага, как никто другой. 

Изумление искренне взыграло его взглядом, слегка округляя угольные очи, далеко не из-за вопроса, который он предпочел бы проигнорировать, сколько от растерянности в ее глазах, что усилиями бледно розовых губ отчетливо ощутились двумя малахитовыми иглами на коже и странным ощущением, от коего за грудной клеткой вмиг неприятно засаднило. Девичий разум, должно быть, разрывался на куски в попытке осознать происходящее, ведь несбыточная мечта, любовная фантазия, в каком-то смысле претворилась в реальность. Его скосый взгляд смог уловить мимолетный проблеск в ее зеницах, кой вспыхнул в унисон вопросу, но за ними же виделся и ответ. 

Причина, по которой они когда-нибудь смогли бы стать чем-то, что существует в отрыве от команды, от Наруто, даже ей кажется невозможной. Яркий малахит пристально смотрел на него и говорил без слов, что это простая и понятная ей истина, но тем не менее она с самого детства и до сих пор живет в этой мечте, черпая из нее стремления стать для него чем-то, что будет выше, нежели обычное товарищество. Брюнет лишь слегка хмурится своим мыслям, неосознанно перенимая на себя чужую участь и ее болезненную сторону, коя наверняка довольно часто дает о себе знать, когда реальность идет вразрез с ожиданиям. Но, он не рушит свое молчание, удерживая всякие слова за крепко сомкнутыми губами, предоставляя Харуно время самой все осознать. Любые слова сейчас будут сродни удару, что накренит ее давно устоявшийся мир еще сильнее.

Тихий шорох малиновой ткани вынуждает его наконец повернуться к ней, открыть ее взору безразличие своего лица, и осторожно перевести глаза на ее руки, чтобы впоследствии соприкоснуться с утонченными пальцами на складках подола едва различимым сожалением во взгляде. Ее голос явно дрожит, будто к глазам вот-вот подступят слезы. Глаза — это отражение сердца, души, они могут сказать о человеке куда больше, чем он сам на то способен. Но ее движения, за коими неотрывно следили его черные, говорили куда больше.

— Семья... — довольно тихо и сдавлено произносит он, оторвавшись от ее ладоней и устремив взгляд куда-то в сторону.

Понятие этого слова, должно быть, несло для нее совсем другие смыслы, нежели для него. Это слово приносит лишь нестерпимую боль, где-то там, у самого сердца, словно две змеи жадно рвут обитель самых сокровенных чувств на части. Семейные узы — колючая цепь на горле, и со временем она безжалостно сдирает кожу, в конечном итоге оставляя после себя только боль в раскаленном на до и после разуме. А боль имеет множество оттенков, но эта — чернильное пятно, что въедается в тебя навсегда, его ничем не оттереть, его не закрасить.

Ближе, чем Сакура или Наруто, он не видел для себя никого. Но он не мог назвать их семьей. Они, разве что, заставляли его чувствовать себя менее одиноким. Люди рождаются одинокими, одинокими и умирают. Но тот, кто когда-либо в действительности принимал кого-то за семью, в конце концов уходит в могилу с непосильным камнем. И неважно, каким образом он взвалился на плечи. Те двое были ему дороги точно так же, как и он им, и именно потому ему суждено уйти из жизни хотя бы одной из них. 

Сакура всегда была слишком назойлива, но брюнет не видел в ней обузу. Она была довольно умной, хоть и могла совершить опрометчивый поступок. Но минутами ранее Учиха рассчитывал услышать далеко не эти слова, а она наверняка желала произнести совсем не их. Шанс признаться в чувствах, открыть самое сокровенное своей единственной любви, был глупо упущен. Он дал ей этот шанс сейчас, потому что «потом» уже не настанет. Именно по этой причине и прозвучал его вопрос. Но так или иначе разговор все же смог найти верное русло, и следующее, что она сказала, было тому подтверждением.

Саске чуть шевельнул рукой, чтобы покрыть одну из ее ладоней, но в итоге не смог себе этого позволить. Отголоски жалости играли в его мыслях, а он не хотел ее оскорбить подобным образом.

— Потому что... — звучное «хм» в очередной, но не в последний раз слетает с его уст, а глаза — заметно щурятся, — Ты мне небезразлична. 

Черные медленно тянутся к ней, и он скоса смотрит точно в изумрудные, чтобы увидеть в них реакцию и показать свои намерения, пусть те и были нарочито приукрашены.

— Я не такой, как вы с Наруто. У меня своя дорога. И тебе... на ней места нет. — его голос, казалось, с каждым словом становился все ровнее и глубже, покрываясь инеем от холода и апатии, —  Как и мне нет места в вашем мире грез.

И он снова замолчал.

Сфокусировавшись, брюнет приглушенно вздохнул, пытаясь отчистить разум от лишних мыслей, ставя перед собой одну единственную задачу. Он то и дело вжимал пальцы в каменный край крыши, чуть ли не до скрипа в пальцах, собирая в себе всю смелость, чтобы продолжить свою отчасти, но все же ложь. 

— Я никогда не смогу ответить на твои чувства так, как ты себе представляешь. Я долгое время думал, что ты никогда не сможешь получить от меня то, что хочешь. — его тон звучит мягко и спокойно, но достаточно серьезно. И прежде чем произнести то, что противоречит всему сказанному ранее, его пальцы размыкают каменную породу, позволяя зазвучать и следующей фразе. — Но я хочу, чтобы ты провела со мной день.

«Первый... И последний...»