Солнце неумолимо нарастало над пасторальным ландшафтом, разливаясь окрест мягким золотом, протягиваясь нитью по главной улице, ее переулкам, приветливым разноцветным крышам, одаривая теплом каменные ваяния в скале и сердца людей, оберегающих в себе ростки извращенной идеологии «Воли Огня». Изумрудная зелень листвы, отделенная от крон повелением порывистых ветров, оливковыми редкими мазками кружила по небосводу, надоедливо выписывая в ее невесомости около ритмичные па. Новый день мерно разрастался пестрой палитрой, и он был ее единственной черной краской, взирающей на первые вздохи деревни с высоты. 

Изучающий взгляд кропотливо гулял по околесице, излучая своей темнотой одновременно равнодушие и едва ли заметную хмарь, что ложилась на безучастные глаза тенью ниспадающих смоляных прядей, только изредка останавливаясь на лицах отдельных фигур, кои казались знакомы своими чертами. Но среди скопища разномастных обличий брюнет в какой-то момент начал неосознанно искать только одно. Лик того, кто являлся единственным из тех безвольных сосудов, хранящих в себе чужие идеи и мировоззрения, что отравлял его мысли до сих пор и с особой жестокостью забирал последнее светлое пятно жизни.

С течением лет старший брат стал всего лишь иллюзорной амфорой, отличной от множества, ввиду их особенного общего прошлого, кою разбивать, если потребуется, будет сложнее всего. Не по той причине, из-за коей младший занимал второе из мест, если опираться на способности, но из-за уз, что не теряли крепость и поныне. Их связь была прочна не по родственной крови, но по прожитым годам, кои вопреки оставались для него самыми светлыми. 

В какой-то момент брюнет лениво отводит глаза куда-то в сторону, нехотя соскальзывая ими с панорамы, и смыкает веки, всецело отдаваясь во власть очередного веянья прохладного ветра, что старательно облегает его бледное лицо и гуляет в черных локонах. Это подобие мистраля, бодрящий поток, не настолько хладное, чтобы осыпать кожу ледяными укусами, но достаточно бессердечное, чтобы пронзить тело фантомной иглой до кости и навить разум воспоминаниями. Воспоминаниями хорошими, лучезарными, что последние года все реже взывают из прошлого. В детстве он боготворил этот край деревни, первоочередно связывая его с событиями, в коих важнейшее место занимал один единственный человек. Но ныне та фигура поглощена мертвой землей, а все оставшееся после только обезличилось.

Минувшее отзывается в нем острой болью, скручивая сердце подобно змее и сжимая его до самых черных и безжизненных оттенков. Его ладонь сама по себе, словно ирреальный кукловод дернул за нить, тянется к груди и неспешно комкает черную ткань в сжавшемся кулаке. А он едва ли встряхивает голову в попытке вырваться в реальное... Потому что прошлое вновь начинает нашептывать ему желание исчезнуть, стереть себя из настоящего, чтобы никого не видеть и ни о чем  не думать. Однако одно лишь легкое движение воздуха за спиной, совсем тихий и мягкий шаг заставляют его резко распахнуть глаза и свесить руку вниз, чтобы не породить никому ненужных вопросов и беспокойств.

Саске непринужденно поворачивает голову и скоса смотрит назад, встречая безразличием во взгляде блеск румян, зияющих на миловидном лице тонами наливного персика. Мгновения он лишь безмолвно наблюдает, выжидает, пока ее неуверенный шаг сокращает расстояние между ними. Аура явной отрешенности до сих пор держит его в своем безэмоциональном плену, но каждое ее движение рисует на ней трещины, вынуждая его губы чуть разомкнуться, чтобы что-то произнести, но в тот же миг и онеметь, слегка поджавшись в одну сплошную линию. Его внимание невольно притянуло к ней, словно магнитом, что не могло остаться для чужих глаз незамеченным событием, несмотря на его типичное спокойствие и неподвижность каждого мускула на лице. Но, только одним переломным моментом его физия и взгляд все же придаются изменениям, мимолетно принимая на себя виноватое выражение. 

Ее касание, легкое и колеблющееся, неожиданно ощущается его плечом, из-за чего мышцы во всем теле инстинктивно напрягаются, точно перед ударом. Но он не шелохнулся ни телом, ни взглядом, в последний момент соскользнувшим с ее раскрасневшихся щек. Глаза яркого изумруда, казалось, полнились ожиданиями и надеждами, пытаясь сыскать в его черных хоть малую долю ответной теплоты, как и всегда, но зря — тлеющие угли были скупы на все, кроме апатии и холода... как и всегда. В конечном итоге Саске не стал отвечать на первый из вопросов, потому что видел только риторическую его сторону.

Спокойный и невозмутимый взгляд, вернувшийся к черте деревни, таил в себе странное волнение, наверняка заметное зеленым глазам, — стоит тем только посмотреть, — вкупе с неуверенностью в своих же решениях, мимолетное, но возрастающее чуть ли не с каждой секундой или же вздохом. Быть может, он напрасно осмелился принять на себя право вершить чужую судьбу, зря затеял этот глупый план. В этой встрече мало было смыслов, ведь каким бы не оказался разговор, итог будет одним. Желание познать некоторые истины, чтобы впоследствии их вырезать — чистый эгоизм по отношению к девушке рядом. Разум сверлился мыслью, что весь этот замысел сродни игре с чужими чувствами. Возводить холодную стену перед вожделеющими глазами — дело одно, у них не было обязательств перед друг другом, но вмешательство в чужие мысли и память в стремлении перекроить все на свой лад — дело совсем другое. Подобное достойно только удара по лицу. Наруто наверняка так бы и сказал, прежде чем воплотить свои слова в реальность. Но, он вряд ли когда-нибудь позволил бы себе играть с Харуно, одаривая ее напрасными надеждами, поскольку подобный жест приведет лишь к одному отчаянию. Оставалось только убеждать себя, что этот последний день нужен ей, потому что, пусть та и не знает, он безмерно уважал ее чувства. Дать ей то, что она желает, а после — забрать так, что она и не вспомнит.

Они молчали, потому что Учиха не торопился со словами. Но только малого вздоха с его стороны было достаточно, прежде чем его взгляд снова наскользил на нее краем глаз, вновь различив два изумруда. Расслабленные черты лица юноши не поддались ни йоте изменений, но внутри что-то дрогнуло. 

Надоедливая и приставучая. Во времена академии она казалась ему именно таковой, но ныне его глаза видели совсем другую ее сторону. Может, первопричина крылась в том, что они смотрят на нее в последний раз? Человек никогда не познает глубину вод, пока не осмелится в них зайти. В эти воды брюнет заходил впервые. 

Наконец юноша бегло осматривает ее лицо, проходясь по всем ее чертам и изгибам, сохраняя безмолвие, а затем несколько раз моргает, чтобы прийти в себя и вернуть здравые смыслы, уничтожив все внутренние сомнения. Тихое «хм» раздается с его стороны, аккомпанируя с легкой ухмылкой на губах, и он опускает взгляд к ее руке. Так вот она какая — их последняя мелодия.

— Нет. — сухо отвечает черноволосый на второй вопрос, кой точно не скрывал в себе риторическую ипостась. Отвечает без лишних чувств, холодно, не позволяя себе ни намека на эмоциональную вовлеченность, — Наруто это не касается. — Саске возвращает глаза к невесомости впереди, натыкаясь апатией на незримую точку среди множества других в пустоте.

— Нет... Сегодня речь пойдет только о нас двоих. Со мной сегодня будешь только ты. — требовательно, в присущей ему манере дополняет он, но все же с какой-то ноткой осторожности в голосе, отвергая всякую мысль о присутствии третьего лица в этой встрече.

Учиха не смотрит на ее реакцию, оставаясь неизменным себе и своим черным без блеска глазам, словно черный шелк.

— Сакура... Я хочу знать... — брюнет на мгновение замолкает, обрывая свою прямую, сухую и без излишеств речь, прежде чем снова продолжить, чуть сощурив глаза от неверия в собственные слова, — Какое место я занимаю в твоей жизни?