Шинучи пришел в себя и так же направилсяКонтроль Чакрыchakra(10) со всеми к двум паренькам. Пока Шин засыпал Мальцов вопросами, Шинучи продумывал правильный вопрос, дабы не раскрыть себя, и узнать больше нужной информации.

- Ребята, мы шиноби из Конохи, наши товарищи должны били прийти сюда чуть раньше. Не видели здесь новых людей, возможно они себя странно вели?

Произнес генин, и достал из сумки сладости, протягивая их мальчикам.

- Вот держите, вы наверное проголодались...

С улыбкой добавил генин, протягивая два данго детишкам.

Стоило лишь на пару минут проникнуться уважением к полицейскому, как тот сразу же начал вновь разочаровывать старшего Элрика. Брови парня снова свелись к переносице, выдавая в нем недовольство. Ему не нравился тот пафос, с которым говорит Учиха, волей-неволей все же угрожая двум блондинам без особого повода. Эдвард, конечно, совсем его не боялся. Учитывая то, с чем приходилось сталкиваться молодому алхимику раньше, представитель Скрытого Листа был лишь легкой помехой на пути. У них ведь даже не было объективных серьезных причин, чтобы обращаться в полицию. Эдвард никого не ударил, не оскорбил, даже не угрожал, а лишь защищал свою честь. Да, разозлился и чуть повысил голос, но никто от этого не пострадал ни физически, ни морально. Со знанием того, что с точки зрения закона и правопорядка, Эд был чист, он сложил руки на груди и слегка наклонил голову, после чего абсолютно серьезно сказал:

-- Я виноват лишь в том, что не заставил вашего стражника ответить за свои слова, -- Эд слегка, даже с каким-то вызовом, ухмыльнулся, уверенный в своей правоте. Молодой алхимик все также стоял чуть впереди брата, закрывая его собой, и абсолютно не боялся вступить в устную конфронтацию. О бое не могло быть и речи. Теперь-то это точно максимально лишняя штука в данном диалоге. Оба противника не являлись теми людьми, кто решает дела силой. Мысль о том, что его могут повести к главному в их участке, Эдварда также не пугала, ведь он знал, что абсолютно чист перед законом и не сделал ничего противоправного. Даже стражник в данный момент, кажется, более виноват в этой ситуации, чем Эд.

Доводы Тэкеши были вполне обоснованными — как и молвил соклановец, Хаку не особо помнил об организации неких учений или сборов в селении, а сказал он об этом, просто ткнул пальцем в небо, ведь истинных причин малого количества шиноби и куноичи на улицах он не мог знать. 

Половина порции съестного была побеждена, и юноша разбирался с оставшейся, ловко схватывая палочками небольшие комочки риса, и отправляя их в рот. Благо, что графин с водой был еще достаточно полон, и Хаку не придется есть свою порцию всухомятку. 

/Тэкеши-сан достаточно самоуверенный человек, если так посудить. Интересно будет посмотреть на него в реальном столкновении с потенциальным противником. Будет досадно, если это всего лишь слова, никак не подкрепляемые действиями. Хотя по его взгляду можно резюмировать, что он знает, о чем говорит, и ничуть не занимается бахвальством./

— Звание чунина? Тэкеши-сан, а каковой будет ваша истинная цель участия в так называемом экзамене — покалечить представителей других селений или же подняться по рангу? 

Могло показаться, что Юки на мгновение просел в пунктах интеллекта, и начал задавать откровенно глупые вопросы, ведь с одной стороны победа над всеми противниками напрямую связана с получением нового ранга, однако кареглазый, задав этот вопрос, хотел выяснить, на каком уровне находится способность соклановца к эмпатии. Причина всего этого расспроса заключалась в том, что в дальнейшем, если станется так, что они будут сражаться вместе, как поступит Тэкеши с поверженным врагом — сотрет ли его с лица земли, или же проявит милосердие. Хаку же не любил намеренно причинять боль и увечья возникшим на его пути оппонентам, и периодически предупреждал последних о возможных последствиях столкновения с ним. Юки решил выяснить, насколько он и его соклановец близки не столько по узам клана, сколько по внутренним качествам. 

— Мечник Тумана... 

Внезапно в мыслях Хаку возник покрытый пеленой, смутно отображаемый образ низкорослого мальчика с диковинным оружием в руке, а подле него, габаритами намного больше, нежели сам юнец, находилась то ли птица, то ли другое существо с крыльями. Это существо расправило крылья и хлопнуло ими всего лишь раз, да так, что образ и мысли с невероятной скоростью растворились в голове Юки, и юноша вернулся в реальность, обнаружив себя с крепко схваченными в кулак палочками для еды, которые Хаку чуть ли не вонзил в тарелку, благо, что она сдержала подобный натиск, и не раскололась пополам. 

— Прошу прощения, — вымолвил кареглазый, и вернул привычный хват для палочек, как ни в чем не бывало продолжая заниматься едой. 

Он молчал. Его глаза внимательно смотрели на нее в привычной апатии, но вопреки пытались захватить в себя любую из ее реакций на сказанное. Юноша с несправедливым холодом наблюдал, как его слова меняют изгибы ее лица, всецело используя шанс обозреть девушку совсем иначе, через призму сложившейся ситуации. Эти мгновения связывали их не миссией, не первопричинами, из-за коих они должны делить общество друг друга как всего лишь товарищи по команде или же однокурсники академии за одной партой. Разделяющее их расстояние было сокращено до когда-то непозволительного минимума, и до этого момента сложно было представить обстоятельство, при котором кто-то вроде него мог подпустить к себе ее так близко. Казалось, подобная реальность никогда не выйдет за черту чужой мечты и не найдет для себя место в действительности. И он до сих пор не до конца понимал, как должен вести себя и какими словами говорить. Кунай, брошенный твердой рукой, всегда стремится в заранее намеченную цель, но слова и поступки имеют слишком большие риски, чтобы в конечном счете поразить совсем не те мишени, которые были в предпочтении. Каждый шаг, каждая озвученная мысль, вопрос или же движение взглядом сейчас походили на метание кунаев в темноту. И всякий раз, когда очередной «кунай» скрывался в черной пустоте, Саске с едва ощутимой опаской ожидал, что поразится отличная от его замыслов цель.

В голове буйствовал хаотичный беспорядок, воплощенный первыми же секундами, как только эта крыша перестала быть для него колыбелью одиночества и воспоминаний о руинах прошлой жизни. Его бледный лик зиял отрешенной маской, сдерживая за собой даже намеки на что-то иное, что скрывалось за фасадом безразличия. Но, что творилось в голове у нее, представить было невозможно. Тем более, если учесть, что сейчас они наедине. Учиха никогда прежде не жил чужими мыслями, но теперь все было иначе.

Ониксовый взгляд сразу же зацепился за отблеск слезы, пробежавшей по ее щеке, отчего его глаза заметно сощурились и опустились вниз. Его решение обретает еще более рациональные краски — от его воплощения им обоим будет только легче. Оно даже в мыслях дается нелегко, но в противном случае слезы не оборвать. Они и дальше будут проскальзывать по ее сердцу, оставляя после себя извечные шрамы. Неосуществленный шаг как и прежде кажется ему верным — брюнету хочется верить, что это так. Но в то же время он видит в нем и жестокость. Тем не менее, если чувства к нему приносят только боль, то нет другого выхода, кроме как выжечь их каленым железом. Так или иначе, в конце этой любви ее ждет лишь разочарование и пустота за грудной клеткой. Лучше вырезать этот этап жизни сейчас, чем тратить в нем годы, чтобы впоследствии раствориться в горьких сожалениях. Перерезать связывающую их нить быстро и неумолимо, как хирург, не ведая скорби и не зная печали, или же обречь ее на непрестанное содрогание от замогильного холода? Ответ кажется очевидным.

Саске смыкает веки и печально хмурит брови, невольно воображая свои последние слова этим вечером. В их последние минуты никому не будет легко. Возможно, ему будет даже сложнее, чем ей, ведь его память останется нетронутой.

Уже сейчас внутри прослеживается ощущение потери чего-то очень значительного, как только размышления осторожно заступают на представления о наиболее вероятном финале этого дня. Хотя, наверное, он напротив должен чувствовать себя свободным от чувств Харуно. И смысл, который скрывался в ее словах о месте в сердце, только усиливал проблеск сожаления об этой утрате. Забавно... Но вопрос, кой он задал ей почти что с порога о собственной значимости, наверное, сперва стоило задать самому себе. Какое она занимает место в его жизни? Он не ведал. Не находил ответа. Однако факт оставался фактом — она была единственной, в чьей жизни он больше не хотел себя видеть. Желал себя вычеркнуть. Это говорило о многом, наверное это и было ответом. Но, чтобы это принять, не осталось ни единого смысла. 

— Друзья? — сдавлено и тихо произносит он, не размыкая глаз, и снова замолкает.

Это брюнет не мог принять, но и как действовать дальше тем более не знал. Осознавая, что словами можно сделать только хуже, он молчал. Друзья... Он чувствовал себя каким-то нерушимым клеймом на ее сердце, от коего, судя по всему, она не могла и не хотела избавиться. Она готова играть роль друга, лишь бы тот не уходил. И его в один миг накатывает отвращение к самому себе за то, что он играется с ней в поисках, как эгоистичный ребенок, прикрываясь надуманной для нее необходимостью открыто признаться в собственных чувствах. 

Секунды стекались в минуты, а он не спешил нарушать безмолвие, прозябая в размышлениях о том, что сперва стоило разобраться в себе. Понять собственные чувства, вместо того чтобы награждать небезразличное к нему сердце новым ранами. Его глаза неторопливо открываются свету, мгновения смотрят в пустоту впереди, прежде чем вновь заскользить в ее сторону, чтобы остановиться на утонченном лице лишь краем и поймать момент, кой расчертился на бледно-розовых устах подобием улыбки. Сакура пыталась укрыться за обманом, спрятав свою печаль за маской, но та была слишком прозрачна, чтобы он не смог увидеть за ней настоящее. 

Саске слегка хмурит брови, не скрывая свое недовольство ее потугам, из-за ощущения холодной боли где-то под сердцем, точно зная, что спустя время та перерастет в чудовищную. За грудной клеткой все сжимается в ощутимый пульсирующий ком.

Едва ли слышимое «хм» неожиданно разбавляет миг, повисший между ними тишиной, от коего сердце лишается размеренных ритмов и гулко бьется, клокочет, чуть ли не ударяясь о ребра. Пригоршня времени кажется ему бесконечностью, овладевая им необъяснимым волнением, кое он никогда прежде не испытывал в присутствии этой девушки. А если быть точнее, Сакура никогда не было причиной этой эмоции. И чем дольше над ним висела мертвенная тишина, тем явнее чувствовался тревожный трепет, кой настойчиво охватывал тело и перерастал в страх. А страх липкими щупальцами сжимал разум и холодил пальцы. Ему было стыдно перед собой, что позволил этому чувству зайти так далеко. Внешняя сторона невозмутима, но внутренняя рвется от странных чувствований, которые не могли найти выхода. И даже ее давно отзвучавший вопрос не смог открыть им путь наружу.

— Ты не обязана лгать себе. — он говорит медленно, подбирая нужные слова, уголь его глаз тянется к ее изумрудным, — Есть причина, по которой мы не можем быть друг для друга друзьями. Ты сказала мне не все, что лежит у тебя на душе.

Любовь. Лишь слово. Обычное слово, но сложное к пониманию. Нелегко объяснить, что оно в самом деле значит, чем является. Непосильно описать все то, что оно за собой приносит. И причина кроется не в том, что это трудно сделать, а потому, что этим словом называют очень сложное, непонятное и многим непостижимое чувство. Люди испытывают его и понимают по-разному. Сегодня ты можешь размышлять о нем и чувствовать его одним образом, завтра же - ощутить несколько иначе. Но в каждой душе проявляется оно одинаково, как едва ли заметный нежный росток, громоздящийся среди похожих, но грубых побегов сорных трав. И человек, с кем присутствует подобная связь, иной раз может оказаться точно таким же сорняком. Для нее он, видимо, таковым и являлся. Колючей лозой, что связывает с головы до пят, и заставляет лгать фактом собственного существования. Друзья?... Ложь, на которую она идет только из-за того, что внутри живет то самое слово на букву «Л». И от этого холодный взгляд приобретает еще более печальные оттенки, витая по женскому лицу.

— Я сказал, что ты никогда не сможешь получить на свои чувства ответ, который хочешь. Но я... — он смотрит на ее руки, — Сделаю это по-своему.

Брюнет неторопливо поднимается на ноги и чуть склоняет голову вперед, позволяя прядям нависнуть перед лицом, скрыв за чернотой вновь сомкнутые глаза.

— Я ничего не смыслю в этом. Но... — он поворачивает голову, открывая свой лик и смягчившийся взгляд, — Можешь считать это свиданием.

Его ладонь протягивается к ней и замирает в воздухе в ожидании, что девушка сможет ее принять.

Итачи слушал рассказ чунина, который стоял по правую руку от него, но в тоже время краем глаза темноволосый глядел как дети, едва начавшие свой путь ниндзя, смело защищали друг друга от мнимой угрозы, становясь живым щитом перед надвигающейся опасностью.

И вот в очередной раз и без того затуманенный разум Итачи, переключился на ностальгию тем самым разбавляя свои будни приятными воспоминаниями, где Учиха-старший скучал по утерянным временам с младшим братом. Не сказать, что мрачный и холодный Учиха-старший сильно переживал о том, как сейчас обстоят дела у своего брата, но в тоже время, бледнолицый очень сильно любил его и хотел, чтобы Саске всегда находился в безопасности. Жаль, что в связи с случившимися событиями, Учиха в очередной раз убедился, что именно ему придется жертвовать собой во благо клана Учиха.

Тумблер переключился и Учиха вернулся в свой тайный и туманный мир откуда не было в настоящее время выхода. Опустив глаза, темновлосый расстроенно вздохнул, поскольку видеть то, как дети стараются защитить себя от неопасного для их жизни шиноби.  В тоже время, он и не хотел находиться в обстановке, где ему придется причинять боль и страдание тем, кто слабее него. Жаль, что дети не знают, что Учиха никогда не был человеком, который решал проблемы силой.

Когда чунин закончил свой рассказ, мастер сюрикендзюцу теперь уже полностью сфокусировал свой взгляд на тех, кто по мнению стражи являлся врагом. Учиха же не видел в них большой угрозы, которая стала бы причиной его вызова. Вера в то, что Митсуки поручила ему серьезное задание снова канула в небытие, поскольку в этой необычной миссии секрет был прост – эти дети, не являлись преступниками и уж тем более не были угрозой существования Конохи. Но выбора, как и всегда не было, Итачи придется закончить полученное задание и доложить об итогах и результатах.

- Вы нашли большие неприятности, из которых нет спасения, - прозвучал тихий, но убедительный голос Итачи, - Ты уже понял, что выбора у тебя нет. Так что лучше расскажи всю правду сам, пока ещё есть шанс, - предложил он старшему из присутствующих, словно предостерегая от возможных последствий.

- Иначе тебя ждет тот, кто не церемонится с теми, кто препятствует проведению следственных действий. Надеюсь, угрозы не станут необходимостью, - закончил он, слегка выдохнув от столь большой затраты энергии на обычную беседу с т.н. нарушителями.

«Сколько ещё будет продолжаться то, что мне совсем не по душе…»